Истребивший магию

Она перевела взгляд на его широкую грудь, амулеты на шнурке держатся смирно, мелкие и неказистые, стараются не привлекать к себе внимания.

— Ты их и на ночь не снимаешь?

Он покачал головой.

— Не мешают.

— Мне бы помешали, — сказала она с вызовом.

Он подумал, кивнул.

— Уже надумала? Хорошо, подумаю. Может быть, и сниму.

Она ощутила, как к лицу прилила жаркая кровь, этот гад так сумел перевернуть ее слова, что можно подумать, можно представить… ах ты мерзавец, да я тебя и близко не подпущу к своей постели, размечтался, вот уже глазки блудливые поблескивают знакомыми огоньками…

Олег молча наблюдал, как крохотный месяц, словно котенок, медленно полез на дерево, по которому совсем недавно прыгала белка. Барвинок что-то пыхтит и бурчит про себя, но ведет себя смирно, тени длинных густых ресниц на щеках лежат загадочные, глубокие, что-то скрывающие от всех и от него в особенности…

Он поднялся, медленно поднялся на крыльцо, Барвинок все так же задумчиво смотрит в темную даль, где слышится тоскливый крик какой-то ночной птицы, наклонился к ней и сказал над ухом страшным голосом:

— Гав!!!

Она от неожиданности съехала спиной по ступенькам, больно задевая хребтом, перевернулась на живот и отбежала на четвереньках, только тогда вскочила, бледная и трепещущая. Лицо ее было искажено ужасом.

— Ч-ч-ч-что-о… — пролепетала она, лязгая зубами, — что… это… было?

— Это я, — честно ответил Олег. Пояснил: — Гавкнул у тебя над ухом.

— З-з-з-з-зач-ч-чем?

Он развел руками.

— Ну, ты же твердила, что я чересчур серьезный… Что совсем не понимаю юмора… Вот я и…

Она отшатнулась, глаза полезли на лоб.

— Так это был… юмор?

— Ну да, — ответил Олег довольно. — Понравилось?

— Т-т-т-ты… ты… ты…

— Ага, — согласился Олег, — я. Я рад, что ты довольна, как… сытый лось.

Не слушая, она очень быстро побежала в кусты, ломая их, в самом деле как озверевший лось. На том месте, где она сидела, осталась небольшая, скромная такая лужица. Олег пожал плечами, вот теперь ей не так скучно, углубился в мысли.

Барвинок вернулась злая, надутая, села на другом конце и, нахохлившись, долго смотрела в темноту, где время от времени пролетают светлячки, стрекочут кузнечики.

Чувствовалось, что собирается сказать что-то злое и ехидное, уесть, но волхв медленно заговорил, речь потекла густо, неспешно, пахучая и густая, как патока, и ее сердце перестало трепыхаться в великом возмущении, успокоилось, она ощутила, как в самом деле начинает проникаться красотой и величием ночи…

И тут он сказал деловито:

— Вообще-то спать пора. Думаю, постель нам приготовили давно. Ты ляжешь к стенке или с краю?

Она прошипела, как разъяренная кошка:

— Вот так сразу? Ты с ума сошел?

— А что я сказал? — удивился он. — Невинный вопрос…

— Оскорбительный, — прошипела она тише, вспомнив, что в ночной тиши все слышно очень далеко. — И не подумаю!

— Это как? Ляжешь посередке?

Она сказала злым шепотом:

— Кровать для двоих слишком узка, не находишь?

Он просветлел лицом, сказал обрадованно:

— Так ты не собираешься лезть ко мне? Фу, от души отлегло… Тогда лягу на полу, если ты не очень против, хорошо?

— Очень даже не против, — прошипела она зло. — Еще как не против! Ишь, размечтался.

Он поднялся и распахнул перед нею дверь, унизив этим жестом еще больше, словно безрукая какая, лось противный, все делает, чтобы обидеть, ну да ладно, она еще покажет…

В комнате слабо горит одна свеча, волхв молча сбросил волчовку, она задержала дыхание, не в состоянии оторвать взгляд от перекатывающихся под гладкой кожей мышц. Ни капли жира в сухом теле, но мускулов столько, и все объемные, рельефные, выпуклые, что худым назвать волхва никто не сможет.

Он лег на пол у самой двери, закинул ладони за голову и устремил взгляд в потолок.

— Хороших тебе снов.

— И тебе, — отрезала она, — хор-р-роших! Свой хваленый обет целомудрия, надеюсь, держишь крепко?

— Пока держу, — сообщил он.

— И давно?

Он подумал, сообщил:

— Давно. Я его дал, как только тебя увидел.

Она ахнула.

— Да, для мужчины это вечность! Но почему я… Почему?

— Женщины с такими глазами приносят беды, — объяснил он тяжеловесно. — А я человек пугливый. Стараюсь избегать потрясений.

— Трус!

Он подумал, кивнул:

— Ага.

— Что «ага»? Согласен, что трус?

Он развел руками.

— А что делать, если в самом деле трус? Всегда избегаю драк и вообще любых неприятностей.

Она сказала ядовито:

— Ну да, ну да! А те мертвяки из подземного колодца, разбойники на мосту?

Он пояснил со вздохом:

— Но что делать, кто-то же должен? И ни на кого не сложить, хотя и хотелось бы.

Она процедила со злости к такой неслыханной гордыне:

— Все, я уже сплю.

Он молча дунул на свечу. В комнате стало темным-темно. Она укрылась одеялом до подбородка и долго прислушивалась, когда же он встанет и пойдет к ней. А пойдет обязательно: либо придумает, что хотел во двор, да вот в темноте заблудился, либо накинется молча, но ее странный спутник дышит тихо и мерно, наконец она ощутила, что веки отяжелели, душа отделяется от тела и начинает летать над цветущим лугом…