Исцеление для неисцелимых: Эпистолярный диалог Льва Шестова и Макса Эйтингона

Очень я виноват перед Вами: до сих пор никому не написал. В оправдание свое могу только сослаться на то, что все время хворал. Пока жил у Вас, ^[1] чувствовал себя превосходно, но уже в Висбадене ^[2] стало не совсем хорошо. А как приехал в Париж, стало и совсем плохо. Так что боялся, что и в Pontigny поехать не придется. Но все-таки, хотя я и чувствовал себя неважно, поехал. И там все время мучался. Сейчас я уже пять дней в Париже, и только сегодня мне стало настолько лучше, что я могу взяться за свою корреспонденцию.

В Pontigny было очень интересно. ^[3] В особенности для меня. Ведь я до Pontigny – хотя и прожил два года во Франции – совсем почти французов не видел. А тут сразу попал во французское общество и очень хорошее французское общество. Всего там было 45 человек, из них человек 10 иностранцев, остальные французы. Итальянцев не было: Муссолини не пустил. Испанцы тоже не приехали – дорого для них. Из немцев был только Генрих Манн (Рильке и Каснер не приехали), ^[4] а англичан и англичанок человек 5–6. Беседы были в высшей степени любопытные. Французы мастера говорить. Особенно блистали – сам хозяин (Desjardin), Du Bos и A.Gide. ^[5] Desjardin цикл лекций читал – иногда продолжительностью в час – и ни сам не уставал, ни публика не уставала. И Du Bos и Gide очень интересно говорили. Поразило меня тоже отношение французов к русским и к русской литературе. Все знают, во всем чудесно разбираются – и как все любят. Я прислушивался к частным разговорам за столом или в отдельных группах и часто ушам своим не верил. Когда еще восхваляют Достоевского – куда ни шло. Может быть, это мода, да Достоевский уже давно известен. Но послушали бы, что и как говорят о Чехове. Скучная история вышла всего два месяца тому назад, и все уже ее читали, превосходно, до мелких деталей все помнят и понимают лучше, чем патентованные русские критики. ^[6] Когда увидимся – расскажу Вам подробнее. Что у Вас? Где Вы? Где Мирра Яковлевна? Отдыхаете ли Вы? Что Вы думаете зимой предпринять? Из Германии тревожные слухи. Дороговизна там теперь неслыханная – жизнь стоит столько же, как и во Франции. Это очень плохо – как население, у которого /…?/ ^[7] вынесет это? Можно ли будет жить в Берлине? И поедете ли Вы на зиму домой? ^[8] Я получил одно за другим два письма от Ремизовых. Они взвыли. Хотят ехать в Париж, т. к. не знают, как будут в Германии существовать. ^[9] Всего Вам доброго – позвольте еще раз поблагодарить Вас за Ваше гостеприимство: воспоминание о проведенном у Вас времени – одно из приятнейших в моей жизни.

<…>

* Полностью (с мелкими неточностями) приведено в кн. Барановой-Шестовой, I: 262-63. Поскольку письмо второй своей стороной вклеено в альбом и ее невозможно прочитать (см. об этом во вступительной статье), восстанавливается по кн. Барановой-Шестовой.

1. О поездке Шестова в конце июня (или начале июля) 1923 г. в Германию, приезде 20 июля в Берлин, где он остановился в доме Эйтингонов и пробыл там до 15 августа, см. в кн. Барановой-Шестовой, I: 255.

2. Как на пути из Парижа в Берлин, так и возвращаясь обратно, Шестов останавливался в Висбадене (Gartenstraße, 20), где жила его мать, Анна Григорьевна Шварцман (урожд. Шрейбер; 1845–1934).