Исцеление в Елабуге

– Где-то южнее Елшанки. Началась пурга, и мы сбились с дороги. Потом встретили удирающих румын, – ответил я.

– Господа, – закончил свое выступление д-р Маас, – в штабе дивизии наше положение расценивают как очень серьезное. Более чем вероятно, что противник пытается окружить нас. Вся армия приведена в состояние боевой готовности.

***

Жуткие часы неизвестности и ожидания для нас кончились. На дивизионном медпункте все с головой ушли в работу, а ее было хоть отбавляй. Наращивая силу своего удара, противник начал теснить и немецкие войска, располагавшиеся на отсечных позициях на севере междуречья Волги и Дона и в промышленных районах Сталинграда.

Я выехал на передовую, чтобы оказать помощь раненым. Да и в работе быстрее бежало время.

На санитарном автомобиле мы привезли на медпункт трех раненых: лейтенанта, унтер-офицера и одного солдата. У лейтенанта было ранение в живот, унтер-офицера ранило в предплечье, а солдату осколком раздробило правое бедро. Чтобы остановить кровотечение, солдату наложили тугой жгут. Возможно, солдата и удалось бы спасти, если бы его сразу же положили на операционный стол.

Однако самую первую помощь нужно было оказать лейтенанту с простреленным животом, так как каждую минуту в рану могла попасть инфекция. Принято считать, что раненые в полость живота, если они не были оперированы в течение шести часов после ранения, приговорены к смерти, особенно в полевых условиях. В маленькой записочке полкового врача говорилось, что лейтенант был ранен в четыре часа тридцать минут, а сейчас часы показывали девятый час. Нужно было спешить!

В то время как хирурги мыли руки и натягивали приготовленные для них резиновые перчатки, два санитара раздели раненого лейтенанта и уложили его на операционный стол. Живот слегка опух. На нем было всего несколько царапин, видимо от крошечных осколков.

– Подготовьте наркоз, – сказал мне д-р Гутер. – А вы, фельдфебель Рунге, подготовьте инструмент.

Живот раненого смазали йодом, обложили тампонами из ваты, оставив открытым только место вскрытия. И началась напряженная работа врачей и санитаров.

– Двадцать два, двадцать три… – все медленнее и медленнее считал лейтенант.

Хлороформ делал свое дело. Капля за каплей эфир падал на маску. Дыхание раненого становилось равномерным.

– Скальпель! – скомандовал хирург, когда раненый крепко уснул.

– Тампон! – потребовал ассистент д-р Бальзер.

Ланцет погрузился в брюшину. Рассечены кожный покров, жировая прослойка, мускулы. Д-р Бальзер беспрерывно осушает кровь.

– Острый крючок, – потребовал второй ассистент. Полость живота вскрыта. С помощью двух крючков второй ассистент растянул брюшину. Хирург в это время осторожно что-то делал, чтобы ликвидировать заворот кишок.

Раненый заворочался.

– Больше эфиру! – приказал д-р Гутер. – Пульс?

– Несколько ослаблен, но прощупывается хорошо, – ответил санитар.

Хирург внимательно осматривал кишечник раненого. Тонкая кишка оказалась пробита крошечными осколками в десяти – двенадцати местах. Д-р Гутер нахмурил лоб. Хирурги переглянулись.

– Зажим!

– Скальпель!

– Тампон!

От напряжения и тепла, излучаемого операционной лампой, хирурги вспотели. Но вот каждое пробитое место простерилизовано и зашито.

Прошло сто десять минут с того момента, как первые капли эфира упали на наркозную маску. Старший лейтенант медицинской службы д-р Гутер, обрезав последнюю нитку, положил иглу на стол.

– Повязку и осторожно унести в палату, – распорядился он, вытирая рукавом правой руки пот со лба.

Впервые я познакомился с полевой хирургией несколько месяцев назад, однако до сих пор каждая новая операция производила на меня сильное впечатление. Прежде всего меня удивляло искусство хирурга. Я видел, что его фигура определяла весь ход операции. Он лишь несколькими словами обменивался с раненым перед операцией, интересуясь местом ранения и временем, когда оно произошло. Но говорил он как-то тепло, по-дружески, сразу же завоевывая доверие оперируемого. Вести пространные разговоры хирургу некогда. Несколько слов с раненым – и хирург должен уловить все признаки, которые позволят ему установить диагноз. Учитывается все – выражение лица раненого, характер ранения, болевые ощущения, пульс и так далее.

Когда наркоз начинал действовать, хирург коротко информировал ассистентов о своих выводах. Затем следовала сама операция, исход которой подчас целиком и полностью зависел от медицинской подготовки и практического опыта хирурга. Конечно, каждое движение ассистентов тоже должно быть строго рассчитано. И ассистенты, и санитары должны владеть искусством умело наложить повязку на рану или же безболезненно уложить раненого на носилки. Но вся группа ассистирующих при операции выполняет одну общую задачу под руководством хирурга. Выражение сочувствия при операции скорее мешает, чем помогает. Оно изнуряет тех, кому вручена человеческая жизнь. Так что успех операции в решающей степени зависит как от умелых действий хирурга, так и всей группы.