Исцеление водой

Все мы собирались на берегу его проводить и наблюдали, как Кинг неторопливо идет по пирсу. В такие дни нам разрешалось поплакать, поскольку это все же был наш отец и именно он нес ответственность за жизнь каждой из нас. Мы оглядывались назад, на наш общий дом – на то жилище, что благодаря этим и другим его стараниям являлось для нас безопасным, и нас переполняло щемящее чувство признательности. Благополучно забравшись в лодку, Кинг поднимал на прощание ладонь. Когда он наконец отплывал, мы снова, с еще пущим рвением, принимались делать дыхательные упражнения, ощущая приятную легкость в душе и в голове. При этом мы высоко вздымали руки. Не плодом ли нашего воображения была та неведомая хмарь в дальней дали океана – тот барьер, что предстояло ему пересечь? Вполне может быть.

Довольно скоро Кинг скрывался из виду. Поначалу он некоторое время двигался вперед по прямой, после чего сворачивал вправо и наконец покидал бухту. Мы знали, что легкие у него достаточно здоровые, чтобы отфильтровать случайно попавшие туда токсины, даже если его крупное тело окажется ослаблено враждебной атмосферой. Когда мама принималась плакать, мы все втроем успокаивающе гладили ее руками.

В дни его отсутствия у нас не бывало ужина как такового. Вместо этого мы питались крекерами, подъедали последние консервы, которые мама вскрывала куда чаще обычного, поскольку к нам вскоре должно было прибыть все новое: какие-то предметы обихода, продукты, способные долго храниться, мешки с рисом и мукой. Иногда, бывало, и украшения с финифтью, которые Кинг опускал маме на ладонь, и она зажимала их пальцами. Целые галлоны хлорки в больших синих канистрах. Еще кое-что по нашим собственным запросам: мыло, пластыри, карандаши, спички, фольга. Я неизменно просила привезти шоколад, и мне всякий раз в этом отказывали, что не мешало мне просить снова и снова. Журналы для матери, упакованные в трехслойные бумажные пакеты и с легкостью поднимаемые нами, девчонками, которым запрещено было эти журналы читать.

Поездка обычно занимала у Кинга три дня. Первый день – чтобы добраться до большой земли, второй – провести там, а третий – на обратную дорогу. В день предполагаемого прибытия Кинга мы ждали его целый день. С утра мы дружно помогали матери готовить праздничный ужин по случаю возвращения. Саднящими пальцами мы очень споро орудовали ножами на пятнистых от старости, разделочных пластиковых досках, измельчая лук до размеров рисинок и отправляя его полупрозрачную россыпь обжариваться в сковороде. Мы всей душой концентрировались на этом занятии. Заканчивая с одной луковицей, мы, прежде чем взяться за следующую, поднимали взгляд к просторным окнам, занимавшим большую часть кухонной стены, и искали на глади бухты точечку отцовской фигуры.

Уже в сумерках мы наконец замечали вдали его лодку и торопливо выстраивались на берегу, чтобы его поприветствовать. Возвращался он к нам какой-то обмельчавший и подавленный, и для нас очень важно было не показывать, насколько тяжело нам это видеть. Поэтому мы старательно держали на лицах улыбки, несмотря на то что глаза у него были сильно покрасневшие, а подбородок без ежедневного бритья с утра и перед ужином покрывался густой порослью. И запах от него исходил всегда вонючий. К счастью, он сам не хотел, чтобы кто-нибудь к нему прикасался сразу после возвращения, даже мама. Мы оставались разгружать лодку, а он тяжело брел на второй этаж, чтобы как следует отмокнуть в ванне и смыть с себя всю скверну тамошнего мира. К тому времени, как Кинг спускался к ужину, выглядел он немного поживее, хотя под глазами все равно оставались рельефные темные круги, словно к его лицу кто-то приложился резцом. А к следующему дню он уже возвращался к нормальному своему состоянию, к привычным размерам, но все равно еще несколько дней держался от нас на расстоянии, на случай если вдруг принес какую-нибудь отраву с собой, и нам без конца напоминали, насколько легко нам повредить здоровье. Можно подумать, мы могли о том забыть.