Исцеляющая любовь

Карьера Барни, как и его настроение, была на подъеме. Щедрый, по его меркам, аванс, полученный от Билла Чаплина, он пустил на задаток за квартиру в Гейнсборо-хаусе, из гостиной которой мог созерцать Центральный парк.

Кроме того, в лифте он всякий раз оказывался в обществе какого-нибудь знаменитого писателя, художника или музыканта. Ему пока не верилось, что он достиг в своей карьере таких высот, и живущий в нем маленький мальчик все еще испытывал искушение попросить соседку с девятого этажа напеть ему несколько тактов из ее нынешнего репертуара в Метрополитен-опера.

— Отличные новости!

— Надо думать, раз вы посреди ночи звоните.

Сегодня Барни засиделся допоздна, заполняя карточки своих пациентов, и только недавно уснул. И тут позвонил Билл Чаплин.

— Слушай! — взволнованно заговорил редактор.^-Я только что отужинал с руководством «Спорте иллюстрейтед». На прошлой неделе я им отослал твою главу про Джеки Робинсона, а они в апреле планируют специальный выпуск, посвященный бейсболу, — хотят показать, насколько все изменилось. Барни, ты себе даже представить не можешь, во что это может вылиться.

— Но, Билл, эта глава такая длинная…

— Конечно, они ее подсократят, старик. Ты, главное, не волнуйся. Я заставил их пообещать, что конечный вариант будет представлен тебе на визу.

— Отлично, Билл. Отлично! А теперь можно я пойду спать? У меня без четверти семь уже первый клиент.

Барни был так загружен, что почти забыл о планах «Спорте иллюстрейтед» напечатать его главу о Джеки Робинсоне. Как-то субботним утром в конце февраля после двухчасового общения с клиентом, позвонившим ему посреди ночи в полной истерике, он собирался на утреннюю пробежку в надежде «выветрить» часть чужой боли, которую в себя впитал. И тут раздался звонок.

— Алло, доктор Ливингстон, простите, что беспокою вас в выходной день. Меня зовут Эмили Гринвуд. Я работаю в редакции «Спорте иллюстрейтед». Думаю, вы уже догадались, по какому вопросу я звоню.

— Ну конечно. Ваш журнал занят тем, что кастрирует, точнее, редактирует главу из моей книги.

— Давайте выразимся иначе: мы вынуждены ее сократить, но это не значит, что мы хотим ее изуродовать. Вам удобно, если я сегодня заброшу вам наш вариант текста? У нас остается мало времени до сдачи номера.

— Сколько же вы мне даете?

— Понимаете, — извиняющимся тоном затянула она, — поскольку это не оперативный материал, он, конечно, пролежал в очереди. Иными словами, номер подписывается в печать в понедельник.

— Что? Это немыслимо!

— Прошу вас, доктор Ливингстон, мы — информационный журнал, и ваш материал должен идти тогда, когда для него зарезервировано место. А кроме того, я думаю, наши сокращения не вызовут у вас особых возражений.

— В таком случае вы можете его мне прислать?

— Не проблема. Текст будет у вас через полчаса.

Барни прошел в кабинет, достал экземпляр главы и принялся перечитывать написанное несколько месяцев назад.

Через двадцать пять минут в дверь позвонили. Он открыл и увидел на пороге миниатюрную молодую женщину с большими карими глазами и коротко стриженными рыжевато-каштановыми волосами.

— Здравствуйте. Я — Эмили Гринвуд. А вы — тот самый доктор?

— Да, это я, — ответил Барни, стараясь скрыть свое недовольство тем, что редакция сочла его второразрядным автором, к которому можно направить и редакционную секретаршу.

— Рукопись у меня, — весело ответила девушка и протянула ему большой конверт из плотной бумаги.

— Отлично. Может быть, войдете и выпьете чашечку кофе?

— Придется, пожалуй, — с улыбкой ответила гостья. — Если, конечно, вы не собираетесь смотреть мою правку, стоя в прихожей.

— Так мой редактор — это вы? — воскликнул он.

— А кто же еще? Я бы к этому тексту никого из своих подопечных не подпустила! На мой взгляд, материал великолепный.

— Входите, входите, — просиял Барни. — Присядьте, пожалуйста, за мой грандиозный стол, а я пока вскипячу чайник.

Он быстро вернулся с двумя кружками кофе и поставил их на стол со словами:

— Думаю, я должен перед вами извиниться.

— Не переживайте, это со мной часто случается. Меня все принимают за секретаршу. Это все из-за моей ребяческой любви к спорту. Но может же женщина стремиться стать похожей на Грэнтланд Райс?[30] — Она упомянула знаменитую американскую писательницу, — Я согласна с Вирджинией Вулф, когда она говорит об «обоеполом мышлении».

«Удачная аллюзия», — подумал Барни и ответил, давая понять, что предмет ему знаком:

— «Своя комната» действительно была знаковым эссе для женщин-писательниц. Существует масса клинических подтверждений того, что каждый человек для творчества нуждается в какой-то доле качеств, присущих противоположному полу.

— Вообще-то, — сказала Эмили, — я не считаю себя Вирджинией Вулф.

— Ну и хорошо, — подхватил Барни. — Я ведь тоже не Зигмунд Фрейд.

— Прекрасно. — Она улыбнулась. — Ну, теперь, обменявшись любезностями, давайте наденем боксерские перчатки и сразимся на почве наших сокращений.

И сразиться действительно пришлось. Барни переживал каждое вычеркнутое слово, как рану по живому телу.