Исцеляющая

Эйва открыла глаза. Отец продолжал выкрикивать ее имя. Тело болело и саднило. Она все еще стояла на коленях рядом с Уошем, прижимая ладони к ране, пальцы стали липкими от его крови. Послышался вой «скорой», чьи-то вопли и плач. Люди зарыдали то ли от страха, то ли оплакивая Мэтта Купера, или просто потому, что не понимали, как в мгновение ока праздник превратился в кошмар.

Потом она услышала голос Уоша.

– Эйва, – произнес он, открывая глаза. – Эйва, что это ты делаешь?

Он положил левую руку поверх ее пальцев, прижатых к ране.

– Нет, Уош! – быстро проговорила она. – Мне нельзя их убирать! У тебя кровь! Я должна остановить кровотечение!

Но тут силы ее окончательно покинули, голова закружилась. Так что Эйва не могла больше сопротивляться, и Уош убрал ее ладони.

Там, где прежде тело мальчика проткнул железный штырь, показывая, что в этом мире дети не могут чувствовать себя в безопасности, теперь была чистая, здоровая кожа.

– Что ты делаешь? – снова спросил Уош, поднимая на нее взгляд.

Мир начал ускользать, будто оборвались крюки, на которых он держался. Мерцающее лицо Уоша растворилось в полумраке, затем исчезло, сменившись пустой, безграничной темнотой.

Новость о том, что Эйва излечила Уоша, распространилась со скоростью лесного пожара. Кто-то, оказывается, заснял все на сотовый, видео было выложено в сеть и набрало множество просмотров по всему миру. Оно так и рвалось с экрана, притягивая к себе горящие взоры и будоража воображение целой планеты, издавна лелеющей тайную надежду на существование чудес.

Следующие несколько дней Мейкон провел в больнице, не отпуская руку Эйвы. Он разговаривал с дочерью, хотя она едва ли не все время пробыла без сознания и почти не узнавала отца. Эйва существовала как в тумане, однако видела его лицо и понимала, что с ней что-то не так. Отец казался встревоженным, испуганным, неспособным поверить в случившееся, но вместе с тем – решительным. Точь-в-точь таким, каким был, когда Эйва, играя с Уошем в лесу за домом, напоролась на сучок, воткнувшийся в бедро дюймов на пять с лишком. Отец тогда принес ее домой, посадил на кухонный стол и принялся осматривать рану, откуда, словно обломок примитивной стрелы, торчал сучок. То же выражение, означавшее, что дело обстоит серьезно, было у него сейчас.

Кроме него в палате находились и другие люди. Стояли, чего-то ожидая. Врачи и еще какие-то с телекамерами и микрофонами. У всех, включая отца, приколоты бейджики. Всякий раз, когда кто-то заходил, из коридора доносились возгласы и сверкали вспышки. Снаружи у двери дежурили трое полицейских.

– Эйва! – позвал ее Мейкон.

Сама того не замечая, она вновь начала проваливаться в сон. Тело просто куда-то уплывало, как воздушный шарик по глади озера. Эйва сделала над собой усилие и подняла веки.

– Эйва, ты меня слышишь? – повторил Мейкон. – Эти люди хотели бы кое-что узнать. Я сам задам тебе пару вопросов, хорошо? Представь, что мы тут с тобой вдвоем. Совсем недолго, обещаю.

Стоявший за его спиной мужчина с видеокамерой шагнул вперед и поправил микрофон, лежавший между Эйвой и ее отцом на краю койки. Проверив свое оборудование, он разрешающе кивнул Мейкону. Другой принялся фотографировать. Он все ходил вокруг койки, присаживался на корточки, снова вставал, попеременно снимая то Эйву, то Мейкона, то их обоих вместе.

Шериф легонько сжал руку дочери, чтобы привлечь ее внимание.

– Скажи, такое с тобой уже бывало? – спросил он, и затвор камеры опять резко щелкнул.

Отец продолжал что-то спрашивать, а Эйва никак не могла сообразить, ответила она уже на первый его вопрос или нет. Время текло как-то неправильно. Оно вскипало, словно пузырьки воздуха в воде. И глубина этой воды была ей неведома.

– Как давно ты это умеешь? – спрашивал отец. – Когда это впервые случилось?

Все вокруг заволокло туманным, путаным временем, вдруг в палате загомонили, закричали, требуя нужных им ответов.

– Что вы нам голову морочите! Вы не могли не знать! – обвиняюще орал кто-то.

Крики сопровождались новыми вспышками камер, направленных в лицо Мейкону, чтобы запечатлеть его для истории.

Эйва видела, что отец еле сдерживается. На нем был его единственный костюм цвета асфальта и голубая сорочка. Пиджак местами потерся, на спине темнело пятно, оставшееся еще с похорон. Возвращаясь тогда домой в пикапе своего друга, отец испачкался о грязное сиденье. Однако Эйве нравилось, когда он надевал этот костюм.

– Все! Хватит на сегодня! – рявкнул Мейкон, демонстрируя, что он не только отец, но еще и шериф. – Она чуть сознание не теряет. Я не собираюсь ради ваших интересов мучить свою дочь. Придется вам подождать.

Один из врачей, сухощавый коротышка по фамилии Эльдрих, с плохо зачесанной лысиной и побагровевшей от разочарования физиономией, решился подать голос.