Исцелися сам

Ги Патен спешил к больному. Вообще-то он не мог похвастать обширной практикой. Медицинский факультет Сорбонны насчитывал сто докторов, а это слишком много даже для такого огромного города, как Париж. Самое же прискорбное заключалось в том, что большинство больных предпочитало обращаться не к ним, достойным мужам, имеющим право «лечить здесь и во всём мире», а к всевозможным шарлатанам, самозванцам, длиннополым хирургам из коллегии святого Козьмы и прочей дряни. Даже короткополые — брадобреи, не получившие никакого образования, в последнее время настолько обнаглели, что начинают отнимать кусок хлеба у докторов.

Но хуже всего обстоит дело с аптекарями. В их сумрачных лавках можно найти средства от чего угодно. У народа создаётся впечатление, что кроме арабской кухни аптекарей не нужна больше никакая медицина, ведь врач не может обойтись без аптеки, а аптекарь с лёгкой душой, даже не взглянув на больного, выдаёт лекарство от любой хвори. Поэтому сегодня придётся драться и за бедных больных, и за собственный денежный мешок.

На улице святого Иакова Патена ждали и сразу провели в комнату больного. Это был худенький мальчик лет десяти. Он ещё спал. Его бледное лицо с заострившимися чертами сливалось с подушкой и было бы почти не видно, если бы не яркая красная сыпь, покрывавшая лоб и щёки. Ребёнок страдал скарлатиной.

Патен взял его за руку, нащупал чуть заметную ниточку пульса. Конечно, мальчик сильно ослабел после двадцати кровопусканий, сделанных ему за последние десять дней, зато стремительность блуждающей влаги у него уменьшилась, жар спал, коже вернулась бледность, и даже роковой треугольник на лице не так бросается в глаза. Теперь можно приступать к лечению слабительными. Древние в этом вопросе единодушны: всякую воспалительную лихорадку следует лечить удалением избытка крови и очищением желчных путей. Кровопускание и слабительное — вот два друга врача. Правда, в последние годы среди самих докторов появились противники благодетельного кровопускания. Особенно обидно видеть в их числе великого Рабле. Весёлый доктор запрещал применять кровопускания при ангине; более того, он объявил, что детям кровопускание вообще не может быть показано. Но в этом вопросе Патен был не согласен с Рабле. Там, где говорят Гиппократ, Гален и Павел Эгинский, автор Пантагрюэля должен молчать.

— Давайте больному сироп из ревеня, — сказал Патен кормилице, молча ожидавшей его решения. — Сироп сделайте сами: отварите стебли ревеня в белом вине и добавьте немного мёда. Кроме того, давайте ребёнку пить сухарной воды или ячменного отвара, сколько вместит и даже несколько больше. Если ревень не окажет своего действия, больной должен принять олеум рицини. В аптеке следите, чтобы вам не подсунули фальшивое масло. Настоящее касторовое масло должно быть прозрачно, прохладно и не иметь никакого запаха. Вечером я, возможно, зайду ещё раз.

С этими словами Патен развернулся и вышел из комнаты. Мальчик, вздрогнувший во сне при звуках докторского голоса, снова затих.

Времени до начала процесса оставалось уже не так много. Патен успел вернуться домой, облачиться в красную докторскую мантию и четырёхугольный берет, взять нужные книги, сесть на лошадь (недостойно звания было бы явиться на заседание пешком) и вовремя прибыть во дворец юстиции.

Народ уже начинал собираться. Доктора Патена узнали. На него показывали пальцем, кричали «виват!», улюлюкали. Толпа была настроена воинственно, но ещё не знала, на чьей стороне её симпатии.

Судебный пристав встретил Патена у дверей парламента и провёл его в небольшую комнатку, где доктор мог бы собраться с мыслями в последние минуты перед слушанием дела.

Ги Патен был медиком догматической школы. Всякое новшество, особенно в медицине, поначалу опасно — это он усвоил твёрдо. С детских лет врезался ему в память один случай. Тогда он, сын почтенных юристов, заболел редкой в наше время и не слишком опасной болезнью — английской потовой горячкой, а какой-то негодяй уговорил его отца лечить сына рвотным вином. До сих пор доктор Патен помнит скверный металлический вкус во рту, разъедающую горечь желчи, судороги выворачиваемого наизнанку тела, дрожь в ногах и долгую, много дней не стихавшую головную боль. Шарлатан подсунул ему дурно приготовленный препарат. Юный Ги выжил с трудом и на всю жизнь возненавидел минеральные лекарства. К тому же, он был воспитан на произведениях древних авторов, его кумирами были Платон и Цицерон, Гомер и Вергилий. Всё, что шло от древних, было хорошо, даже имя своё Патен произносил на старинный лад: Гюи, хотя уже тогда в Париже чаще можно было услышать краткое Ги. Когда же Патен начал изучать медицину, он увидел, что никто из великих врачей прошлого: ни Герофил, ни Цельс, ни мудрейший Гален, ни Руф из Эфеса, ни тем более сам божественный Гиппократ — не давали больным много лекарств. А что сказал Гиппократ, то сказал сам бог. Полифармация же получила своё начало от Гебера и других арабов, у которых было много трав, но мало знаний.