Иствикские вдовы

— У нас с Хауи есть клочок земли, с которого мы кормимся: самые простые растения — две грядки латука для салатов, немного петрушки и брюссельской капусты. Так любопытно наблюдать, как брюссельская капуста выпускает все новые и новые побеги, до самых заморозков. Я бы и помидоры выращивала, но Хауи их ненавидит. Это единственное, чего он не ест. — От этого маленького признания голос ее охрип, и в нем послышалось предвестье возвращающихся слез. Не была ли Марси неуравновешенной?

— Да, это любопытно, — согласилась Александра. Даже слушать воспоминания о своем материнстве было для нее утомительно. Подчинение требованиям природы, развитие и размножение. «В болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою», — какой суровый патриархальный бред. Да и Адаму было не легче: «Проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; тернии и волчцы произрастит она тебе… в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят». И далее: «…а Каин был земледелец… Каин принес от плодов земли дар Господу… И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел». Представив себе, как Марси выращивает овощи в каменистой, истощенной, кислотной иствикской земле, посыпая бороздки зажатыми между пальцами семенами размером не больше песчинки, с надеждой закапывая их во временную могилу, как она вынашивает двух сыновей, испытывая страшную боль внизу живота, как любит своих мальчиков, даже когда они превращаются всего лишь в еще двух американцев мужского пола, жадно поглощающих всякую дрянь, Александра поднималась до головокружительных высот родительской скорби.

— Дорогая, что-то мне нехорошо. Все это так неожиданно. Дай мне немного подумать, если ты действительно считаешь, что в нашем приезде следующим летом есть позитивный аспект.

— О да, я так считаю, — почти пропела в ответ Марси. — Это будет так важно для мальчиков.

Новость о том, что проклятое трио возвращается в город, зажурчала от уха к уху, как дождевая вода, струящаяся сквозь ходы муравейника. Бетси Принц, внучка Герби Принца, услышала ее от Эйми Арсенолт в бывшей армянской скобяной лавке, которая превратилась теперь в скудную товаром, деморализованную «Тру вэлью» [28], — ничего общего с «Хоум дипо» [29], что на дороге сто два, или шикарным гигантским новым «Лоуз» [30], работающим круглосуточно на дороге номер один, ближе к Уорвику. Бетси, слишком молодая в свои двадцать семь, чтобы когда-либо видеть хоть одну из предполагаемых ведьм, невинно передала слух Веронике Марино, смутно припомнив, что в далеком прошлом существовала некая скандальная связь между ними и семейством Марино. Вероника, младшая из пятерых детей Джо и Джины, в тридцать девять лет продолжала жить с матерью в узком, обшитом досками родительском доме в нескольких кварталах от площади Казмирчака. И не только она, но и ее муж Майк О'Брайен. Он был лентяем и пьяницей, но тогда, шесть лет назад, когда они поженились, Вероника была рада, что заарканила хоть какого-то мужчину. Детей у них не было, и они занимали две комнаты с ванной, выходившие окнами на задний двор. Одни считали их бездетность естественным результатом несочетаемости между итальянкой и ирландцем, другие винили в этом близкое соседство с властной одинокой матерью — Джо умер от сердечного приступа в тот год, когда его младшая дочь вышла замуж. Когда Вероника сообщила матери, что не кто-нибудь, а такой авторитет, как Харри Перли из агентства недвижимости «Перли», сказал Эйми Арсенолт, что три женщины сняли два сьюта на июль и август в «Ленокс сивью апартментс», Джина — из-за вывихнутого бедра, которое предстояло оперировать, любое передвижение причиняло ей боль, — едва подняла взгляд от пучка первой местной спаржи, которую мыла и обрезала, складывая в контейнер микроволновки, и пробормотала:

— Возвращаются к собственному дерьму.

— Что-что, мама? — переспросила Вероника чуть слишком громко, ее глаза расширились, словно она услышала сигнал опасности. Мать пугала ее своей аурой Старого Мира — свинцово-тяжеловесной медлительностью, черными мужскими туфлями на шнуровке, бахромкой темных волос на верхней губе.

— Старая поговорка. Слишком непристойная для твоего понимания.

— Мама, я не ребенок, — обиженно заявила Вероника, смутно понимая, что, не имея собственных детей, она и впрямь остается ребенком. — Майк мне много чего говорит. — Она покраснела, почувствовав себя еще глупее.

— Твой отец любил повторять: «Это свободная страна». А я ему на это отвечала: «Судя по тому, как некоторые люди не платят по своим счетам, они уж точно считают ее полной вольницей». Тот человек, который тогда владел поместьем Леноксов, был одним из худших. Он задолжал твоему отцу целое состояние за ту невероятно чудную слесарную работу, которую он для него выполнил. Полиция его так и не поймала.

— Расскажи мне, что именно тогда произошло. Все, что я об этом слышала, какое-то расплывчатое. Эйми была страшно возбуждена, когда шепотом сообщала мне это у армян.