– Я все время чувствую себя усталой, – сказала Дженни, – и у меня нет аппетита. Подсознательно я так голодна, что все время мечтаю о пище, но, когда сажусь за стол, не могу заставить себя есть. И еще. Боли приходят и уходят ночью. Все время у меня течет из носа. Это действует на нервы, Даррил говорит, что по ночам я храплю, со мной никогда этого раньше не случалось. Помните, я пыталась вам показать уплотнения, а вы не находили их?
– Да, смутно помню.
Ощущения от тех случайных поисков ужасно отдались у нее в кончиках пальцев.
– Так вот, их стало больше. В… в паху и на голове, за ушами. Ведь там лимфатические узлы?
Уши у Дженни не были проколоты, и она все время теряла маленькие клипсы в ванной комнате, на черном кафеле среди подушек.
– Право, не знаю, дорогая. Тебе стоит показаться врачу, если это тебя беспокоит.
– Я была. У доктора Пэта. Он отправил меня на обследование в Уэствикскую больницу.
– А обследование что-нибудь выявило?
– Сказали, что в общем нет, но потом захотели, чтобы я дообследовалась. Они все такие уклончивые и важные и говорят с тобой таким дурацким голосом, будто ты непослушный ребенок, который может описать их туфли, если не держаться на почтительном расстоянии. Они меня боятся. Боятся проговориться, что я очень больна. Они говорят что-то вроде того, что количество белых кровяных телец «чуть-чуть выше нормы». Знают, что я работала в большом городе в больнице, и потому держат со мной ухо востро, но мне ничего не известно о системных заболеваниях. В основном я видела переломы и желчные камни. Все бы пустяки, если бы по ночам я не
– Сейчас у тебя хорошие зубы.
– Спасибо. Это стоило папе денег, которых у него на самом деле не было, но ему хотелось, чтобы я была красивой. Он
– Уверена, что любил, дорогая, – сказала Александра, сдерживая голос; воздух раздувал брезент, бился под ним, как дикий зверь, сотворенный ветром.
– Он меня так любил, – выпалила Дженни. – Как он мог сделать такое, повеситься? Как мог он оставить нас с Крисом одних? Даже если бы он сидел в тюрьме за убийство, было бы лучше. Ему не дали бы большого срока, тот ужас, что он сотворил, нельзя было продумать заранее.
– У тебя есть Даррил, – сказала ей Александра.
– И есть, и нет. Знаете, какой он. Вы знаете лучше меня, мне следовало поговорить с вами, я поспешила. Может, с вами ему было бы лучше. Он внимательный, любезный и все такое, но мне он как-то не подходит. Мыслями он всегда где-то далеко, наверно, занят своими проектами. Александра, пожалуйста, позвольте мне прийти и поговорить. Я долго вас не задержу, правда. Мне просто нужно, чтобы вы меня… коснулись, – заключила она, голос ее отдалился, затих почти насмешливо, озвучив эту последнюю откровенную просьбу.
– Дорогая, не знаю, чего ты хочешь от меня? – решительно солгала Александра, стремясь все сгладить, стереть из памяти лицо, приблизившееся к ней настолько, что стали видны песчинки. – У меня нет никаких обязательств перед тобой. Честное слово. Ты сделала свой выбор, и я тут ни при чем. Все прекрасно. У тебя своя жизнь, у меня – своя. Теперь я не могу быть частью твоей жизни. Просто не могу. Меня на это не хватает.
– Сьюки и Джейн может не понравиться, если мы встретимся, – предположила Дженни, чтобы дать разумное объяснение бесчувственности Александры.
– Я говорю только о себе. Я не хочу теперь больше связываться с тобой и Даррилом. Желаю вам всех благ, но ради самой себя не хочу тебя видеть. Это было бы слишком болезненно, говоря откровенно. Что касается твоих недомоганий, мне сдается, что тебя мучает собственное воображение. Во всяком случае, ты под присмотром врачей, которые могут сделать для тебя больше, чем я.
– Ох. – Далекий голос сжался до размеров точки и зазвучал механически, как в телефоне-автомате. – Я не уверена, что это так.