It's So Easy And Other Lies (ЛП)

Слэш, Мэтт и я стали употреблять наркотики и пить ещё больше по мере того как продолжался тур, и положение всё ухудшалось и ухудшалось. В обычных обстоятельствах мы бы просто нагонялись до нужной стадии, чтобы начать шоу. Но когда концерты стали начинаться всё позже и позже, мы перешли эту грань.

Напряжение в группе нарастало пока мы ждали, когда Эксл соизволит появиться и согласится выйти на сцену. Обладателям билетов тоже приходилось ждать, и напряжение нарастало ещё и между зрителями и группой. Порой мы опаздывали с выходом на сцену на сорок пять минут. Иногда время опоздания доходило до часа, двух, а то и всех трёх.

Единственное, что помогало мне переносить звук двадцатитысячной толпы, скандирующей «херня» в течение часа или двух, это бухло. Учитывая постоянно варьировавшееся время ожидания и уровень раздражения толпы и группы, вполне предсказуемо, что я стал перебарщивать с выпивкой. Тогда мне приходилось нюхать кокаин, чтобы поднять себя с пола. А потом вдруг – упс – слишком много кокаина, надо поскорее загаситься водкой. Вот такой вот порочный круг.

Полагаю, что я надеялся, что менеджмент займётся опозданиями и нам не придётся идти на конфликт внутри группы. Я думал, что менеджеры для того и нужны, что за это мы им платим. Но Эксл превратился в диктатора, перед которым все – технический персонал, промоутеры, даже менеджмент, с тех пор как Эксл перевёл нас от Алана Найвена к Дугу Голдштейну – дрожали от страха. Дуг, казалось, больше был озабочен тем, как бы в короткие сроки распиарить Эксла, чем как обеспечить слаженную работу коллектива на длительное время. Так что я молча дулся на остальных, накапливая чёрную обиду.

Иззи мог оставаться трезвенником только если путешествовал отдельно от нас и останавливался в других отелях. Я привык к тому, что его не было рядом, но это всё-таки стало серьёзным ударом по группе. С самого первого дня Иззи и я делили правую сторону сцены. Мы видели всё – и наш успех в клубах Лос Анджелеса, и многотысячные концерты на аренах – с одной перспективы. Массовая культура обычно рассматривает вокалиста и лид-гитариста как творческий центр любой группы. В нашем случае, Иззи был возможно наиболее значимой силой – без его изначального видения и идей для песен Guns N’ Roses бы не существовало. Он и я по-прежнему стояли вместе на правой стороне сцены. Но в эти моменты я думал, что Иззи жутко стыдно за то, как мы обращаемся со своими поклонниками.

И тем не менее, мне не хватало уверенности в себе или чего-то ещё, чтобы изменить ситуацию. По большей части потому что это бы означало необходимость посмотреть на себя самого. Я не мог обвинять кого-либо – тот постоянно опаздывает, этот постоянно под кайфом – без того чтобы в конечном итоге мне не ответили про моё пьянство. Так что я просто поднимал руки к небу и восклицал «Пиздец всему!». Вся эта ситуация делала меня злым, по-настоящему злым. А я никогда не умел справляться со злобой.

У меня снова начались постоянные панические атаки, суровые. Приступы были похожи на то, как если бы я ехал на карусели, которая сперва разгоняется, а потом начинает кружить всё быстрее и быстрее, пока наконец не превращается в аттракцион «Гравитрон», который вращается настолько быстро, что тебя прибивает к стене, а пол под тобой проваливается – и ты не можешь пошевелиться, не можешь остановиться, не можешь сойти.

Мне не выбраться. Сахар, содержащийся в выпивке, только усиливал панические атаки, и так же влиял и кокаин. Но единственный способ справиться с приступами, который я знал – это пить ещё больше. Каждый раз, когда я приезжал на концертную площадку, мне было тревожно. На сцене случалось что-то непостижимое. Порой мы были так круты, что это казалось выходили в стратосферу. Пару вечеров мы ловили грув и отыгрывали трёхчасовые сеты. И в то же время мы так и не высказывали, что нас раздражало друг в друге. Никто напрямую не говорил Экслу, как мы его ненавидели за то, что он поздно заявлялся и останавливал выступления. Никто не говорил мне, что я пью слишком много или принимаю слишком много кокаина. Мы все держались порознь и нам начинало это нравиться. У каждого из нас были личные охранники. У каждого был личный лимузин, доступный 24 часа в сутки, который привозил нас на концерт и забирал обратно. Гримёрки у нас были отдельные. Единство ощущалось только когда мы были на сцене. Во всех остальных случаях – каждый за себя.

А потом случился концерт в амфитеатре Риверпорт, неподалёку от Сэйнт Луиса, 2 июля 1991 года.