Итака навсегда

Никогда еще я так сильно не нуждалась в мужской поддержке. Слишком затянулось твое отсутствие, мой любимый супруг, и я молю богов о том, чтобы любовь моя не обернулась горькой обидой, так неоправданно долго твое отсутствие. Троянская война завершилась уже много лет тому назад, а о твоем возвращении ходят противоречивые слухи, порой такие же неожиданные, как порывы борея. Я гоню от себя мысли о том, что ты стал жертвой бурь, бушевавших на море, но не знаю, можно ли верить тем, кто говорит, что ты жив, но находишься во власти сирен и колдуний, и даже тем, кто возвещает о твоем скором возвращении на Итаку.

А еще больше, чем чар сирен и колдуний, я боюсь мысли, что ты попал в сети одной из тех порочных женщин, которые по воле богов возникают на пути мужчин, и что именно в этом истинная причина твоего долгого отсутствия. Даже самые стойкие мужчины легко становятся жертвой подобных искушений. Много слухов достигло моих ушей, и я старалась не поддаваться им, опираясь на свою веру и любовь. Я слабая и одинокая женщина, но за эти годы сумела превратить свое ложе в неприступную крепость, тогда как ты бродишь невесть где по белу свету.

Мне удалось обмануть этих жадных и дерзких женихов сказкой о саване, который я тку днем (и распускаю по ночам), но чувствую, что их подозрения усиливаются, и мне не по себе, когда они перешептываются и противно ухмыляются.

Да, знаю, я не должна выдавать свои чувства, но эти долгие годы ожидания подорвали мое мужество. Слезы сами собой льются из глаз во сне, и когда я ночью просыпаюсь, чтобы распустить на станке полотнище, сотканное днем, подушка моя мокра от слез.

Одиcceй

Свинопас Эвмей — человек неотесанный, но благородной души, а главное, он сохранил верность своему царю Одиссею даже после двадцати лет моего отсутствия. Я предстал перед ним в обличье нищего, в рваном плаще и с нищенской сумой через плечо, согбенный и опирающийся на палку. Должно быть, я действительно очень сдал или так хорошо сыграл свою роль, что Эвмей не признал меня. Часто, когда мне доводилось охотиться в этих местах, он видел меня вблизи, у ограды, за которой паслись свиньи, да и во дворце, когда доставлял свинину к царскому столу. Он не узнал меня. Так-то и лучше.

Эвмей пригласил меня к себе в дом, где он живет вместе с молоденькой дочкой Галатеей, которая помогает ему пасти свиней, готовит еду и чинит одежду. Я переступил порог этого дома впервые: не подобает царю входить в жилище пастуха, и раньше, когда я хотел войти туда, меня удерживали люди из свиты. А теперь, в нищенских отрепьях, я был радушно принят под крышей, где не мог находиться в царских одеждах.

Его хижина с соломенной кровлей сложена из белых камней, скрепленных глиной, но в ней чисто и дым очага не закоптил стены единственной большой комнаты. Пол в хижине глинобитный, а лежанка, предложенная мне Эвмеем, — просто камень, покрытый овечьими шкурами. Утвари в домике мало, но достаточно, чтобы сварить бобовую или полбовую похлебку и поджарить пару кусков мяса. В большой глиняной посудине плавали в рассоле маслины, которыми мы и закусили перед ужином, выплевывая косточки в очаг.

Мне удалось убедить Эвмея, что сам я с Крита, отпрыск тамошнего царя, девять лет сражался под стенами Трои вместе с Одиссеем, а вернувшись на родину и снарядив небольшой флот, вновь пустился в плавание, чтобы достичь Египта и заключить там торговые сделки. Но, сказал я, мои спутники нарушили договор и ограбили меня, и жизнь мне удалось спасти лишь ^благодаря моей богине-покровительнице. Я сказал также, что из той далекой страны меня увезли на финикийском корабле, чтобы продать в рабство. Во время плавания к берегам Фессалии, когда мои надсмотрщики причалили к острову, чтобы поохотиться и запастись пресной водой, мне удалось бежать с корабля и спрятаться в густом кустарнике.

— И вот я здесь, перед тобой, в нищенском рубище, на незнакомой мне земле.

— Это Итака, родина Одиссея, — сказал Эвмей.

Я столько жара вложил в свой рассказ, что меня самого растрогала печальная участь обездоленного и превратившегося в нищего царского сына. Бедняга Эвмей отнесся ко мне очень участливо, и было заметно, что он и дальше слушал бы мое повествование как прекрасную сказку о приключениях, мо я сказал, что прорицатель из меня не получится и чем дело кончится, мне неизвестно.

Никто не умеет рассказывать сказки лучше меня, но даже сознавая, что моя история — чистая ложь, я, к стыду своему, сам горько расплакался. Впервые я лил столько слез после того, как в царстве феаков я слушал Демодока, красочно воспевающего историю с троянским конем.