Итальянка

Повернув обратно, я увидел через пруд, на тропинке, по которой только что пробегал, фигурку другой молодой женщины. Струи воды редели, занимался солнечный, подернутый дымкой свет. Дождь отступал, точно занавес, отдернутый твердой рукой, и в черном пруду сложилось отражение Мэгги. Я нырнул в пещеру за водопадом и принял всю мощь воды на свое второе плечо.

При виде Мэгги я ощутил внезапное облегчение и в то же время осознал, что нечеловечески устал и чуть не падаю на четвереньки. Я вымок и дрожал от невероятно жестокой головной боли, испытывал тошноту и головокружение. Мне хотелось присесть на берегу пруда, но Мэгги направилась обратно и вошла в камелии. Пошатываясь, я последовал за ней в лес.

С веток глухо капала вода.

— Я не смог поймать ее. Как по-твоему, с ней ничего не случится?

— Думаю, теперь нет. Я боялась насчет пруда.

— Я тоже. Но наверное, она просто не вынесла происходящего. Как там сейчас?

— Не знаю, я тоже не вынесла. Ушла сразу после тебя.

Мэгги шагала прямо передо мной, она словно плыла над темной голой землей. Я видел, как ее белые туфли, почти не забрызганные, мелькают в лесном полумраке. Должно быть, вечер не за горами. День выдался долгим. Мы оставили позади камелии и вышли на заросшую тропинку вдоль ручья. Ежевика и тяжелая промокшая трава так цеплялись за ноги, что я едва продвигался вперед и почти падал от усталости и изнеможения. Головная боль ослепляла, зубы стучали от холода.

— Я потеряла туфли.

Мэгги только что споткнулась о невидимое бревно и беспомощно стояла у тропинки, ее ноги в чулках были черными от грязи.

В подлеске было темно. Мы безуспешно порыскали вокруг и жестоко изранились ежевикой и шиповником. Каждый раз, когда я наклонялся, мне чудилось, что вспыхивает свет, а моя собственная шарящая окровавленная рука словно принадлежала кому-то другому. Не было абсолютно никаких признаков туфель Мэгги. Должно быть, они засели в густой травяной полости или провалились в чью-нибудь нору в речном берегу. Мы рылись и рылись, копались и копались и наконец выпрямились и оказались лицом к лицу в полумраке под высокими березами. Меня шатало и тошнило от усталости.

Но разве можно позволить ей идти босиком по этим колючим джунглям?

— Пожалуй, мне придется тебя понести, если ты не против.

Прозвучало довольно грубо.

— Да, пожалуй, — покорно согласилась она, и мы посмотрели друг на друга пристально и смущенно.

Я всерьез сомневался, что вообще смогу ее удержать. Мгновением раньше я едва был способен тащить себя самого. Нести ее через заросшие сорняками мокрые дебри представлялось непосильной задачей, последним идиотским переживанием, дурацким бездарным концом безумного дня. Мне казалось, как только я сделаю первый нетвердый шаг, так сразу же и рухну вместе с ней в густые заросли шиповника.

Я шагнул к ней и оторвал ее от земли. Она обхватила меня за шею и как будто взлетела вверх. От нее пахло дождем.

Нести ее оказалось не так уж и тяжело. Она была необыкновенно легкой. Головная боль прошла, а колени упрямо раздвигали пружинистую зелень. Впереди светлело. Из ее тела в мое перетекало восхитительное тепло. И мгновение или два в мире не существовало ничего, кроме хрупкого тела на моей груди, рук, крепко обхвативших меня за шею, и теплого местечка под коленями, под которое я ее придерживал. Мы вышли на открытое место как раз перед лужайкой.

Я довольно медленно опустил ее. Хотелось что-то ей сказать. Я начал:

— Мэгги…

Она перебила меня словом, которое я едва расслышал. Лишь гораздо позже я понял, что она сказала. Потому что в тот миг мы оба увидели, как из окна комнаты Изабель вырывается огромный язык желтого пламени. Дом горел.

Часть третья

18 Кольца Эльзы

— Он еще там?

Да.

Отто открыл очередную бутылку шампанского. Нас уже довольно давно закрыли в этой маленькой белой больничной комнате ожидания. Пробка ударила в потолок и присоединилась к своим товаркам на полу. Горлышко бутылки позвякивало о край бокала. Белая дымящаяся пена залила перевязанную руку Отто. Он поспешно выпил и вновь принялся расхаживать, то и дело поворачивая в замкнутом пространстве. На стене образовалась отметина в том месте, о которое он каждый раз терся плечом. Эльза умерла.

— Ее платье сгорело так быстро, — пожаловался Отто. — Я, конечно, тут же схватил ее и попытался потушить. Но она пылала, как факел.

Он сказал это мне десять раз, двадцать раз.

— Если бы я остался…

Я сказал это ему десять раз, двадцать раз.

— Она крутилась как дервиш. Ничего бы не изменилось.

Кто знает? Почему Флора именно в тот миг увлекла меня прочь, подобно демонице? Если бы я по-другому вел себя с Флорой, возможно, Эльза не умерла бы. Мне казалось, что я убил ее, что мы все убили ее, и я знал, что Отто чувствует то же самое.

— Вряд ли она очень страдала, правда? После первых секунд. Конечно, она не страдала. Она не понимала.

Это он тоже уже говорил.

— Она не понимала. Была без сознания, когда я вернулся. И больше не приходила в себя. Доктор сказал…

Мы нараспев повторяли одно и то же снова и снова.