Итальянская кампания и экспедиция в Египет и Сирию 1796–1799 гг.

Известия о Тальяментском и Тарвисском сражениях, бое у Герца и о вступлении французов в Клагенфурт и Лайбах вызвали в Вене переполох. Столица оказалась под угрозой и была лишена всяких средств обороны. Стали упаковывать ценную утварь и наиболее важные документы. Дунай был покрыт судами, перевозившими все ценности в Венгрию, куда были отосланы малолетние эрцгерцоги и эрцгерцогини; между ними находилась и эрцгерцогиня Мария-Луиза, тогда в возрасте пяти с половиной лет, будущая императрица французов. Недовольство было всеобщее. «Меньше чем через пятнадцать дней, – говорили венцы, – французы могут прибыть под наши стены. Правительство совсем не думает о заключении мира, и у нас нет никаких средств сопротивляться этой грозной Итальянской армии».

Рейнско-Мозельская и Самбро-Маасская армии должны были начать кампанию и переправиться через Рейн в тот же самый день, когда Итальянская армия переправится через Пьяве. Они должны были быстро продвигаться вперед по Германии. Наполеон, донося о Тальяментском сражении, заявил, что он через несколько дней перейдет Юлийские Альпы и окажется в сердце Германии, что между 1 и 10 апреля он будет в Клагенфурте, главном городе Каринтии, то есть в 60 лье от Вены, и до 20 апреля выйдет на вершину Земмеринга, в 25 лье от Вены. Поэтому очень важно двинуть вперед рейнские армии и известить его об их выступлении. Правительство ответило ему 23 марта, поздравило с победой при Тальяменто, извинилось за то, что рейнские армии еще не выступили, и заверило, что они выступят в поход без промедления. Но три дня спустя, 26 марта, оно ему написало, что армия Моро не может начать кампанию, так как у нее не хватает судов для переправы через Рейн, и что Итальянская армия не может надеяться на армии, находящиеся в Германии, и должна рассчитывать только на себя.

Эта депеша, прибывшая в Клагенфурт 31 марта, вызвала много предположений. Не опасалась ли Директория, что эти три армии, представлявшие всю вооруженную силу республики, объединившись под начальством одного главнокомандующего, сделают его слишком могущественным? Не была ли эта депеша отражением неудач, испытанных в предшествовавшем году Рейнской и Самбро-Маасской армиями, неудач, сделавших их робкими? Не следует ли приписать такое странное малодушие недостатку энергии и решимости у генералов? Не хотят ли пожертвовать Итальянской армией, как уже намеревались ее погубить в июне 1796 г., предписывая отослать половину в Неаполь?

Не имея более возможности рассчитывать на помощь этих армий, Наполеон перестал тешить себя надеждой на вступление в Вену. У него не было достаточно кавалерии, чтобы спуститься в равнину Дуная, но он свободно мог дойти до вершины Земмеринга. У него родилась мысль, что самым выгодным решением, какое можно принять в его положении, будет заключение мира – заветная мечта всей Франции.

II. Предложение об открытии переговоров о мире

31 марта, через 12 часов после получения депеши от Директории, он отправил эрцгерцогу Карлу письмо, составленное в следующих выражениях:

«Господин главнокомандующий, храбрые солдаты ведут войну, но желают мира. Разве эта война не тянется уже шесть лет? Разве недостаточно перебито людей и недостаточно причинено зла опечаленному человечеству? Оно заявляет протесты со всех сторон. Европа, поднявшая оружие против Французской республики, сложила его. Осталась одна ваша нация, а между тем крови будет пролито больше, чем когда-либо. Предстоящей шестой кампании предшествуют зловещие предзнаменования. Каков бы ни был ее исход, мы перебьем тысячи людей с той и другой стороны, но в конце концов придется договориться, потому что все имеет предел, даже ненависть.

Исполнительная Директория Французской республики дала знать его величеству императору о своем желании положить конец войне, приводящей в отчаяние оба народа. Вмешательство Лондонского двора явилось этому помехой. Неужели у нас нет никакой надежды договориться, неужели нам с вами придется из-за выгод и пристрастий нации, чуждой бедствиям войны, продолжать резню между собой?

Вы, господин главнокомандующий, столь близкий по своему рождению к трону и стоящий выше всех мелких страстей, часто владеющих министрами и правительствами, готовы ли вы заслужить титул благодетеля всего человечества и подлинного спасителя Германии? Не думайте, господин главнокомандующий, что при этом я имею в виду невозможность спасти ее силой оружия. Но и при предположении, что шансы на выигрыш войны станут для вас благоприятными, Германия подвергнется от этого не меньшему разорению. Что касается меня, господин главнокомандующий, то, если предложение, которое я имею честь вам сделать, может спасти жизнь только одного человека, я буду больше гордиться заслуженными таким образом мирными лаврами, чем печальной славой военных успехов».

2 апреля эрцгерцог Карл ответил: