Итальянская любовь Максима Горького

Вера смотрела на Петра и понимала, что он ждет ответа. Петр был полурусский, полумолдаванин, смуглый, с карими глазами. Вера слышала, как отчаянно бьется ее сердце, но почему-то торопливо сказала: «Я не могу уехать, у меня — сын. Я не могу оставить его на мать». Это была откровенная ложь. Пашу она спокойно оставила бы матери на несчастные пять дней, и все вышло бы расчудесно. Дело было в Верином характере, в ее вечном ожидании чего-то. Она никак не могла постигнуть простую и страшную правду жизни — никакого «потом» не существует. Есть только сейчас — минута, вбирающая в себя все, остальное — туманно и зыбко. Невозможно на таком хлипком фундаменте строить свою жизнь. Вера и не строила, она просто плыла по течению.

Петр ушел, разочарованный. Через год она узнала, что он женился, и они с женой ждут двойню.

И вот теперь Вера вцепилась в этот свой третий жизненный шанс, не желая выпускать его из рук как трофей, как законную добычу…

С замком пришлось повозиться, от дождя он проржавел.

Закрыв за собой калитку, Вера остановилась и осмотрела участок.

Дождливая погода сделала свое дело — в рост буйно пошли сорняки. Борщевик, крапива, репейник, лопух. Трава колосилась чуть ли не с Веру. По всему участку цвели люпины, а благородные цветы тонули в море сорняков.

Дорожка до дома заросла, приходилось продираться через разросшийся шиповник, спирею и крапиву. Ноги горели от крапивных ожогов, и пока Вера подошла к крыльцу, ее ноги стали красными.

Поставив сумку на крыльцо, она открыла дверной замок и вошла в дом. Деревянный двухэтажный дом был построен двадцать пять лет назад на месте прежнего дома. Садовое товарищество было старым, землю здесь давали в двадцатые-тридцатые годы прошлого века заслуженным большевикам, театральным деятелям, ученым.

В свое время это был престижный поселок, сейчас старое поколение вымерло, землю многие наследники продали. И наряду с развалившимися домами в поселке высились дворцы и коттеджи, огороженные двухметровыми заборами.

Земельный участок достался от прабабушки Дарьи Андреевны. Ее муж в советские годы был инженером, работал в министерстве, проектировал даже правительственные здания. И поэтому ему дали участок в престижном по тем временам месте.

Вера о своей прабабушке Дарье почти ничего не знала. Но как завести с матерью разговор о ней, чтобы расспросить поподробней?

В доме пахло сыростью, и Вера раскрыла окна, чтобы свежий воздух с улицы поглотил запахи зимы.

Прежде чем приступить к осмотру бабушкиных вещей, Вера решила пойти на пруд, в котором она любила купаться еще в детстве.

И вдруг подумала, что ей обязательно захочется окунуться в воду. Она порылась в шкафу, нашла старенький купальник, который был ей маловат, но других вариантов все равно нет, и надела его. Пруд был старым, имел странную форму — вытянутый овал, больше похожий на эллипс. Небольшой, с живописными берегами, поросшими ивняком и березами. Пышные кусты склонялись к воде, по берегам цвела тина и росли камыши, но середина пруда оставалась чистой. Деревянные мостки уходили в воду. Около пруда никого не было, и Вера, ступив на мостки, почувствовала, как доска чуть осела под ней. Все старое, а починить некому. Нувориши построили себе дворцы, а что творится за пределами хоромов — их не интересует. Жители поселка, у которых были машины, ездили купаться в другие места.

Солнце, прорвавшееся через серые тучи, уходить не думало, напротив, оно расширяло себе пространство, отгоняя клочки серого неба к горизонту. Свет был не просто волшебным, он был божественным. Вера села сбоку на мостки и, сняв туфли, опустила ноги в воду, вспомнила, как в детстве любила болтать ногами в воде, поднимая веер брызг.

Память на минуту сделала кульбит, Вера зажмурилась, задохнулась от воспоминаний, которые были связаны с этим местом. Жарким летом она в детстве плюхалась с разбега в воду, и прохладная вода обжигала, было приятно плыть и, щурясь, смотреть на солнце. Рядом плескалась детвора, было шумно и весело. Весело… Дни были длинными, вечера — тоже. Вечером было парное молоко, в деревне неподалеку держали корову, и лето запоминалось парным молоком — теплым, чуть сладким, густым. У Веры образовывались белые усы от молока, и бабушка ласково называла ее «мышонок». Бабушка умерла, когда Вере исполнилось двенадцать лет, и на этом ее детство кончилось. Мать на дачу с ней не выезжала, занятая своим концертами и гастролями.

Вера подумала, что хорошо бы искупаться.

Она сбросила платье и нырнула в воду. Вода была обжигающе-холодной, и Вера принялась энергично плавать, чтобы согреться, вскоре ей это удалось. Она доплыла до противоположного берега и увидела утку, сидевшую в укромном месте — в тихой маленькой заводи. Утка спокойно смотрела на Веру, словно призывая не тревожить ее покой. И Вера, стараясь не шуметь и не поднимать брызг, поплыла обратно.

Вера помнила, сколько в ее детстве около воды вилось стрекоз — синих, бирюзовых, они красиво порхали над прудом, как маленькие феи с радужными крылышками, и их тихое жужжанье сливалось с другими звуками лета.

Сегодня все было тихо.