Чтобы добраться до своего жилья в старом предместье, ему надо было пройти по широкой улице Торренте. Непреодолимый страх перед ярко освещенным проспектом парализовал его, он убедил себя в том, что страх этот вполне основателен, и двинулся по пустынной улочке, которая привела его на холм, расположенный рядом с широкой улицей; но она лежала далеко от центра и в этот час была безлюдна и скудно освещена. В конце концов, выбирая самые темные улицы, он, сделав огромный крюк, добрался до другой части города. И остановился перед дверью, расположенной чуть ниже уровня мостовой. Проскользнул внутрь, закрыл за собой дверь и, только очутившись в полной темноте, почувствовал себя спокойно. Да, он допустил оплошность, когда пошел на вокзал, но теперь, когда ему удалось благополучно возвратиться домой, он считал, что промах исправлен.
Ведь тут никто не знал о его попытке бежать из города; в углу комнаты храпел Джованни — должно быть, он был пьян.
Джорджо ощупью добрался до своего тюфяка, разделся и лег. Куртку, в которой были деньги, он сунул под подушку и почти тотчас же забылся беспокойным сном. В его усталом мозгу проносились беспорядочные видения. Он не сознавал себя убийцей. Перед ним мелькала длинная прямая улица, по которой он убегал и которую быстро оглядел, обернувшись; он видел убитого, с которым недавно познакомился, он помнил весь путь к вокзалу, но все это его совершенно не трогало и не пугало. Даже во сне он ощущал свинцовую усталость, и ему чудилось, что окружавшая его тьма больше никогда не рассеется. Кому придет в голову искать его здесь?
В той жалкой среде, где жил Джорджо, его прозвали «синьором». Этой кличкой он был обязан не столько своим манерам, хотя, быть может, они и были немного лучше, чем у других, но тому пренебрежению, с которым он относился к привычкам и развлечениям своих товарищей. Сидя в остерии, они от души веселились, а Джорджо входил туда как бы нехотя и все время молчал; чем больше он пил, тем печальнее становился. Простой народ с уважением относится к людям, которые не любят предаваться веселью, и Джорджо, заметив, какое впечатление он производит на окружающих, намеренно напускал на себя еще большую грусть.
Его история была, в сущности, очень проста и обычна, и у него вовсе не было того блестящего прошлого, на которое он многозначительно намекал. Образование, которым он кичился, сводилось к двум классам лицея, причем, чтобы окончить их, ему пришлось затратить целых пять лет. После этого он бросил школу и за короткий срок промотал те небольшие деньги, которые скопила мать. Он пытался удержаться в порядочном обществе, как о том мечтала мать, но попытки эти оказались тщетными, он не мог найти себе подходящего места и стал работать грузчиком. Убедившись, что надеяться ему не на что, он бросил мать и с тех пор жил в этой конуре вместе с другим грузчиком, неким Джованни, работая самое большее два или три дня в неделю.
Он был недоволен и собой, и другими. Ворчал во время работы, ворчал при получении жалованья и не знал, как убить время в долгие периоды безделья.
Богатым он никогда не был, но одно время жил в таких условиях, когда мог мечтать, что положение его изменится к лучшему, и окружавшие его люди, в первую очередь мать, мечтали об этом вместе с ним; без сомнения, эти мечты и горечь от сознания того, что они, видимо, так никогда и не сбудутся, послужили причиной гибели Антонио.
Он вздрогнул и проснулся от сильного шума. Джованни одевался и по ошибке схватил его башмак; заметив это, он разразился бранью и с яростью швырнул башмак на землю.
Джорджо сделал вид, будто все еще спит, и громко засопел; в ту же минуту он с удивлением вспомнил о своем преступлении. Если бы преступление это уже не совершилось, у Джорджо, по всей вероятности, недостало бы духу его совершить; но все было позади, нервы после длительного отдыха у него успокоились, он находился в этой глухой дыре, где чувствовал себя в безопасности, а под головой у него было спрятано целое сокровище; вот почему он не испытывал ни сожаления, ни угрызений совести.
Так начался для Джорджо этот долгий день.
Джованни, уже одетый, взял его за плечо и потряс:
— Ты что, не собираешься нынче искать работу, лодырь?
Джорджо открыл глаза, потянулся с таким видом, будто он только-только просыпается, и пробормотал:
— Сегодня ее уж не найти. Пожалуй, поваляюсь еще немного.
Джованни воскликнул:
— Ну и барин! Ладно, отдыхай.
И он вышел, захлопнув за собой дверь.
Теперь, без ключа, снаружи никто не мог войти в комнату, но Джорджо этого показалось мало. Он встал и задвинул засов. Потом вытащил из всех карманов банкноты и пересчитал их.
Вид денег не принес ему радости: они были живым напоминанием об убийстве и могли стать тяжкой уликой. Взглянув в окно на освещенную утренним солнцем улицу, Джорджо почувствовал беспокойство; тщетно пытаясь вновь вызвать чувство довольства собой, он принялся лихорадочно высчитывать, сколько лет он сможет прожить привольно и богато на эту сумму. Все возраставшая тревога мешала подсчету и все портила.
«Где спрятать деньги?»