Итальянская новелла ХХ века

Теперь ему ничто не мешает разобраться в них; впервые за долгие месяцы он имеет возможность воскресить в памяти одно за другим все события и понять, как все это случилось. Будь у него сейчас с кем поговорить, он рассказал бы о себе все по порядку, и, может, ему удалось бы тогда убедить себя в том, что все в жизни имеет свой смысл, надо лишь уметь его отыскать.

Он доходит до того места, с которого уже виднеется Гвардиальфьера, его деревня, откуда он ушел два с лишним года назад.

Пеппе Скала, Винченцо Шаррито и еще двое, что были вместе с ним, обернулись тогда, чтобы в последний раз поглядеть на родные места. Пеппе Скала был весельчак и балагур и все подшучивал над их женами, которые пришли проводить их. Мать Антонио Карузо кричала сыну вслед:

— Не забудь о своих сестрах; Ирэне купи юбку, Франческе — серьги, и башмаки — Мануэле.

А Пеппе Скала смеялся:

— Небось думает, мы в Пулью косить собрались.

Пеппе Скала был одним из тех, кто уже никогда не вернется; и теперь ему, Микеле Антоначчи, выпадало на долю рассказать о Пеппе Скала…

В одну из августовских ночей они высадились в Валенсии и небольшими отрядами пересекли лежавший во тьме город; потом все вместе погрузились на машины и ехали всю ночь. В первый день они остановились в придорожной деревне и отоспались, заняв пустой, покинутый жителями дом.

Утром они поели мясных консервов с галетами — все, что у них было. А вечером Пеппе Скала увязался с группой барийцев [10]и вскоре притащил красного вина и несколько еще трепыхавшихся куриц. Они съели кур, выпили все вино и здорово захмелели.

В пять утра они еще спали как убитые; ротный командир, крича и дико ругаясь, поднял их ударами хлыста на ноги, и они двинулись дальше. На щеке у Пеппе Скала темнел здоровенный кровоподтек; спросонья и от выпитого вина глаза у него были красные; он смотрел на лейтенанта злым, помутневшим от ярости взглядом. Казалось — он сейчас убьет его.

Вечером того же дня они попали в засаду и долго отбивались гранатами и ружейным огнем; потом прилетел аэроплан и, обстреляв нападавших пулеметными очередями с бреющего полета, быстро рассеял их.

Пеппе Скала побросал все свои гранаты, схватился в рукопашную с каким-то целившимся в него противником и заколол его кинжалом.

После этого случая он немного отошел и ночь проспал, точно малое дитя.

А когда лейтенант сказал ему: «Молодец, Скала», — у Пеппе и вовсе пропала охота убивать его.

Зимой он его не видел; весь ноябрь и декабрь они почти не меняли позиций; жили, окопавшись, в топких, полных грязи ходах сообщения или в пустых, покинутых домах. Время от времени сидевшие в окопах, словно играя, перекидывались гранатами, а иногда — пачками сигарет или буханками хлеба.

А однажды вечером из противоположного окопа Микеле услышал голос, который пел:

…В Милане есть красавица девчонка,
По имени зовется Анджолина…

— Как, разве там есть итальянцы? — изумился Микеле.

— Есть, — ответил лейтенант.

— А что они делают?

— Дерьмо.

А голос, который пел, был таким нежным, берущим за душу, что Микеле хотелось плакать! Теперь он по целым дням только и делал, что, выставив наружу дуло ружья, метился в низкобегущие облака или клочья тумана.

Не проходило ночи, чтобы с той стороны кто-нибудь не звал:

— Muchacho, — и бросал гранату, а когда утихал шум взрыва, дико хохотал и орал во всю глотку: — Caraja de mierda!

Иной раз кто-нибудь еще говорил:

— Все мы, угнетенные, братья; переходите на нашу сторону.

А вечерами все тот же голос пел милую итальянскую песню, и слышались нежные звуки аккордеона.

Микеле глядел на сползающую с гор пелену сырого тумана, и ему чудился запах родных трав; он заболевал тоской по дому. Никого из своих он больше не видел; их часть растянулась по фронту километров на сто. Он уже знал, что Винченцо Шаррито убит и похоронен в какой-то деревеньке, километрах в десяти от их позиций…

Уже весной, отправившись однажды ранним утром в разведку, Микеле вместе с четырьмя товарищами захватил трех пленных, назад возвращались ползком: было уже довольно светло, и их могли заметить; земля пахла молодой гранкой и молоком, на камнях, прозрачные, как детские слезы, блестели капли росы.

Один из пленных, тот, что полз впереди Микеле, вдруг резко повернулся и попытался бежать. Микеле подумал, что тот хотел нанести ему удар по голове, и палец его сам собой нажал на курок. Пленный схватился за живот, откинулся, рухнул навзничь, широко раскинув руки, и в остекленелых глазах его отразился свет наступившего утра.

Микеле подполз к убитому, с минуту пристально глядел на него, и ему вдруг показалось, что он его знает; лицом он был похож на многих давнишних его приятелей, из тех, что уехали в Америку.

Микеле перекрестил его, закрыл ему глаза и под свист пуль добрался до своих.

В то же утро неожиданно объявился Пеппе Скала вместе с одним миланцем и сказал:

— Знакомься, Стефано Баронио, из Милана. Мы были на одном участке, а теперь нас прислали сюда.