Итальянская новелла Возрождения

— Теперь я вижу, — сказал он, — что не смогу жить, если не добьюсь своего. Я знаю, что ты меня любишь, и потому, прошу тебя, не покидай меня и помоги исполнить мое желание. Девушка часто одна ходит в поле; хлеба уже высокие, и мы сможем легко осуществить наше намерение.

Конюх, много не раздумывая, сказал, что он всегда готов ему помочь.

Так вот, камердинер, следя все время за тем, что делает Джулия, узнал однажды, что она совсем одна вышла из Гацуоло. Поэтому он позвал конюха и пошел с ним туда, где девушка занималась уж не знаю какой полевой работой. Придя на место, он, как обычно, начал умолять ее, чтобы она наконец пожалела его. Джулия, видя себя беззащитной, стала просить юношу не досаждать ей и, боясь, как бы не случилось чего плохого, быстро пошла по направлению к Гацуоло. Юноша, не желая, чтобы жертва ускользнула из его рук, сделал вид, будто они с приятелем хотят проводить ее, и по пути не переставал униженно и ласково просить ее облегчить его мучения. Она Же, не останавливаясь и не отвечая, торопливо шла по направлению к дому. Так добрались они до большого засеянного поля, которое им предстояло пересечь.

Был предпоследний день мая и почти полдень, солнце жгло, как бывает в эту пору, а поле отстояло довольно далеко от жилья. Когда они очутились в поле, юноша обвил руками шею Джулии, желая ее поцеловать; она же бросилась бежать и принялась громко звать на помощь. Но конюх схватил ее и бросил наземь, засунув ей в рот платок, чтобы она не могла кричать. Подняв ее на руки, они отнесли ее подальше от тропки, что пересекала поле; здесь обезумевший юноша обесчестил девушку, которая не могла сопротивляться, так как конюх держал ее за руки. Бедняжка горько плакала, выражая стонами и рыданьями свои невообразимые страдания. Жестокий камердинер не оставлял ее в покое, несмотря на все мольбы, стараясь насладиться ею столько, сколько ему хотелось. Потом он вынул у нее изо рта платок, пытаясь ласковыми словами успокоить ее, обещая никогда не бросать и даже помочь выйти замуж, чтобы все было как надо. Она ничего не отвечала, только умоляла освободить ее и отпустить домой и не переставала горько плакать. Снова юноша пытался нежными словами, щедрыми обещаниями и деньгами успокоить ее. Однако все было впустую, и чем больше он старался ее утешить, тем безудержнее она рыдала.

И видя, что он не перестает уговаривать ее, девушка сказала:

— Юноша, ты сделал со мной все, что хотел, и насытил свою бесстыдную страсть. Умоляю тебя, сделай милость, отпусти меня. Хватит с тебя того, что ты сделал, да и этого слишком много.

Любовник, боясь, как бы громкий плач Джулии не привлек кого-нибудь, и видя, что он старается понапрасну, решил оставить ее в покое и удалиться со своим пособником; так он и сделал.

Джулия долго оплакивала свое бесчестье, потом оправила свои растерзанные одежды, вытерла получше слезы и пошла по направлению к Гацуоло, к себе домой. Ни отца, ни матери не было дома; была только сестренка лет десяти-одиннадцати, которая занемогла и не выходила на улицу. Придя домой, Джулия открыла свой сундучок, где лежали ее вещи. Потом сняла с себя все, что на ней было, вынула чистую рубашку и надела ее. Затем нарядилась в платье из тончайшего полотна, белого, как снег, надела кисейный воротник, тоже белый, передник из кисеи, который носила только по праздникам, белые чулки и туфли из красного шелка; уложила как можно лучше волосы, а на шею надела нитку янтаря. Словом, она нарядилась в самые лучшие вещи, какие у нее были, словно собиралась на самый торжественный праздник в Гацуоло. Потом позвала сестру и отдала ей все, что у нее осталось, взяла ее за руку, заперла входную дверь и зашла к соседке, уже пожилой женщине, которую тяжкая болезнь приковала к постели. Вот этой доброй женщине Джулия, рыдая, поведала о случившемся с ней несчастье и так сказала ей:

— Богу не угодно, чтобы я жила на этом свете, да и зачем мне оставаться в живых, раз я потеряла честь. Нет, никто не будет показывать на меня пальцем или говорить прямо в лицо: «Вот девушка, которая сделалась потаскухой и обесчестила всю семью. Будь она поумней, она постаралась бы скрыть, это». Я не хочу, чтобы кого-нибудь из моих могли упрекнуть, что я добровольно отдалась камердинеру! Мой конец покажет всему миру и будет вернейшим доказательством, что если тело мое обесчещено, то душа навсегда останется незапятнанной. Я сказала вам эти немногие слова, чтобы вы могли рассказать все, как было, моим несчастным родителям, уверив Их, что я не соглашалась удовлетворить ненасытную страсть камердинера. Да будет мир с вами!

С этими словами она вышла из дому и направилась прямо к Ольо, а ее маленькая сестренка поплелась за ней, плача, сама не понимая о чем. Подойдя к реке, Джулия бросилась вниз головой в самом глубоком месте Ольо. На крики сестры, долетевшие до самого неба, сбежалось много людей, но было уже поздно. Джулия, бросившись в реку, чтобы утопиться, сразу же пошла ко дну, как угодно было судьбе.