Итальянская новелла Возрождения

Огорченная девушка без конца клялась, что ни один мужчина в свете с нею не спал. Много было разговоров и всяких споров. Обе не молчали — ни дочь, ни мать. Но Мария и в самом деле не могла ничего сказать, кроме того, что ни один мужчина в свете не прикасался к ней с нечестными намерениями, не считая поцелуев и иной раз прикосновений к груди, и никогда она не была в таком месте, где бы мужчина мог подступиться к ней с дурными помыслами. Мать, видя упорное нежелание дочки признаться, от кого она забеременела, не знала, что и делать; она вообразила себе, что, быть может, это приступ какой-нибудь болезни, который скоро пройдет. Между тем все шло своим чередом, и скрывать беременность стало уже невозможно, и каждый мог видеть, что наша простушка Мария отведала той травки, которую чем больше вкушаешь, тем больше полнеешь. Мать принимала всякие меры, чтобы избавить дочку от беременности, но ничего не помогало, и живот становился день ото дня все больше. Когда отец это заметил, он пришел в такую ярость, что готов был убить дочь. Но, опасаясь правосудия, он ограничился лишь тем, что угостил ее оплеухами и осыпал бранью и яростными угрозами.

Во что бы то ни стало он хотел дознаться, от кого она беременна, но, убей он ее или разорви на мелкие клочья, все равно не узнал бы, от кого она понесла. Отец надавал ей пинков и колотушек и, кажется, не оставил на голове ни одного целого волоска. Но — увы! — он мог бы, если бы захотел, терзать и даже душить ее, но поистине иного ответа он от нее добиться бы не смог. Слух об этом случае прошел по всему Миддельбургу, и на каждом углу шептались, что дочь Антонио Вельцо забеременела. Ведь в этих местах, где такая простота и чистота нравов, как я вам говорил, редко случается подобная оказия, и если девушка на выданье вдруг оказывается беременной, она: считается опозоренной, и, как бы богата она ни была, ей гораздо труднее найти себе подходящего мужа, чем девушке невинной, хотя и бедной, — так высоко ценится честное поведение у этих людей.

Пьетро, узнав о беременности Марии, ощутил невыразимую радость, ибо ему показалось, что его цель достигнута и что теперь он сможет назвать женой свою возлюбленную, которую он любил более, чем когда-либо. Наступило время родов. Мария родила прелестного мальчугана, и все об этом узнали, а Пьетро никак не мог удержаться, чтобы не высказать огромной радости. Все решили, что он радуется позору своего врага, но у него было другое на уме.

Мать Марии уже заранее сговорилась с кормилицей, обещая ей платить по дукату в месяц, и отдала ей выкармливать внука, горячо умоляя получше ухаживать за ним. Итак, кормилица увезла ребенка в деревушку поблизости от Миддельбурга, так как Антонио не хотел, чтобы ребенок рос в его доме. Узнав об этом, Пьетро, у которого были соглядатаи, следившие за всем, что делается с его сыном, отправился на той же неделе, когда Мария родила, к кормилице и сказал ей:

— Выслушай, голубушка, внимательно то, что я тебе скажу, и смотри, если жизнь тебе дорога, никому на свете не проболтайся. Бережно храни этого ребенка и старайся, чтобы у него никогда ни в чем не было недостатка. Каждый месяц я буду давать тебе по два дуката, и ты увидишь, как я тебя отблагодарю, если ты будешь хорошо его пестовать.

И он любовно поцеловал своего сына и чрезвычайно довольный вернулся в Миддельбург.

Встав после родов, Мария уже больше не бывала на пирушках, не выходила из дому, разве только по праздникам рано поутру отправлялась в церковь и, прослушав мессу, тут же возвращалась домой, где жила как отшельница, никого не видя, кроме домочадцев, и даже отец не хотел, чтобы она появлялась в его присутствии. Кормилица хорошо ухаживала за малюткой и, зная, что Пьетро Симоне — одно из первых и уважаемых лиц в городе и враг Антонио Вельцо, очень удивлялась и никак не могла понять истинной причины, почему он так заботится о ребенке. Однако, видя, что она в накладе не остается и что Пьетро довольно часто навещает ребенка, постоянно принося ей маленькие подарки, она всегда дожидалась его с большим нетерпением. Малютка с каждым днем становился все краше. Мать Марии тоже два-три раза в месяц справлялась о внуке и не отказывала ему решительно ни в чем.

Прошло уже около десяти месяцев, как Мария родила, и однажды, когда Антонио был в отлучке, мать захотела, чтобы кормилица привезла малютку, что та и сделала. Добрая бабушка, увидя ребенка, взяла его на руки и, тихо всхлипывая, поцеловала. Потом понесла его в комнату Марии и, протягивая его дочери, сказала:

— Мария, возьми его, ведь это твой сынок.

Мария, увидя своего сына, который улыбался и делал смешные движения, какие обычно делают дети в столь нежном возрасте, совсем растрогалась и залилась слезами. Потом тихонько его поцеловала и, осушив слезы, сказала: