Итальянская новелла Возрождения

И вот оба любовника, один, думая, что лежит с Лальдоминой, а другая — с аббатом, без многих слов, дабы друг другу себя не обнаружить, обмениваясь сочными поцелуями, тесными объятиями и всеми теми действиями, кои подобали такой паре, делились столькими ласками, сколько вы только можете себе представить. И если все же подчас у них срывалось с уст какое-нибудь любовное слово, они произносили его так тихо, что часто не могли расслышать друг друга, и каждый из них этому дивился, и обоим это было дорого. Но что больше всего меня смешит, когда я об этом подумаю, так это то душевное удовлетворение, которое испытывали оба от того, что срывают плоды своих желаний при помощи столь замечательного обмана; ведь в то время как она наслаждалась тем, что обманывает его, а он, что обманывает ее, они обманывали друг друга так сладко, что каждый из них радовался обману; не узнавая друг друга, они вкушали в эту ночь столько утех, столько радостей и столько веселия, что были бы не прочь, если бы она продлилась целый год.

А когда затем наступил предрассветный час, мадонна Аньолетта, встав и притворившись, что уходит не знаю по каким своим делам, выслала на свое место Лальдомину, которая, как только могла скорее заставив одеться Карло, тайно вывела его через дверцу, выходившую с задней стороны дома. А для того, чтобы это был хотя и первый, но не последний раз, они сговорились доставлять себе такие же утехи всякий раз, как это позволит Джироламо; и так ничего и не узнав друг о друге, они еще много раз встречались, чтобы проводить столь же счастливые ночи.

Так вот посудите же, прекрасные дамы, сколь велика была предприимчивость этой женщины, если она под чужим именем, не подвергая свою честь никакой опасности, находила себе развлечение кое в чем ином, чем в разговорах.

Новелла IV

Дон Джованни любит Тонию, и она за обещанную пару рукавчиков ему угождает; но так как он их не отдает, она, сговорившись с мужем, заманивает его в дом, и там они заставляют его наказать себя собственными руками

Так вот, вам надлежит знать, что не так давно в пистойских горах был священник по имени дон Джованни дель Чивело, капеллан церкви Санта-Мария а Кварантола, который, не изменяя обычаям священников этого края, безмерно влюбился в свою прихожанку по имени Тония, жену одного из первых людей на селе, которого звали Джованни, хотя все и величали его прозвищем Чарпалья[136]. Тонии этой было около двадцати двух лет, и была она смугленькая, ибо очень любила солнце, плотная, округлая, так что казалась мраморной полуколонной, пробывшей несколько лет под землей. Помимо прочих достоинств, коими она отличалась — умением хорошо вскопать грядку и чисто прополоть засеянную борозду, — она была лучшей плясуньей во всей округе, и, когда, не ровен час, попадала в хоровод на киринтану[137], у нее было такое дыхание, что она утомила бы и сотню мужчин, и счастлив был тот, кто мог проплясать с ней хотя бы один выход; так что, смею вас уверить, ей делали не одно предложение.

Заметив томление мессера, добрая женщина, ничуть не брезгая, нет-нет да и приласкает его, так что его преподобие прыгал от радости, точно двухгодовалый жеребенок. И с каждым днем все больше смелея, правда, не говоря ни о чем, что было ниже пояса, он умудрялся проводить с ней немало времени, рассказывая самые что ни на есть потешные истории, какие вы только когда-либо слыхали. Но она, будучи хитрее самого черта, чтобы узнать, может ли быть от него какой-нибудь толк и насколько он стоек перед искушениями кошелька, всякий раз, узнав, что он отправляется в город, выпрашивала у него какую-нибудь вещицу, скажем, левантийских румян на два кватрина, немного белил или просила, чтобы он заказал ей новую пряжку на кожаный поясок или другие обновки того же рода, на которые преподобный отец так охотно тратил свои деньги, словно на починку ризы.

Однако то ли ему нравилось красоваться на площади в рясе из небесно-голубого сукна с рукавами, прорезанными на локтях, то ли ему казалось, что он достаточно обласкан любовью, то ли он боялся мужа или того, что из этого может выйти, но он дожидался, пока Тония ему не скажет: «Дон Джованни, приходите побаловаться со мной».

Так тянулось месяца два, и он питался одним ветром, как лошадь Чолле[138], а она получала от него эти маленькие услуги, и дальше этого они не шли. Наконец то ли Тония стала уж слишком запрашивать — не постыдилась же она попросить у него сразу пару желтых башмачков из тех, что скроены с вырезом на боку и завязываются шнурочком, и пару сандалий с прихотливым узором на белых ремешках, — то ли жажда перемены разгоралась у него с каждым днем все сильнее, или же была тому другая причина, но он решил, что хорошо было бы при первом случае попросить ее отдать ему свою честь, а там будь что будет.