Итальянская новелла XX века

Поэтому, едва выйдя из дому, они стремились принять вид и подражать манерам людей с достатком. Синьора Чечилия старалась совсем не снимать перчаток, чтобы не видно было ее рук, загрубевших от стирки и мытья посуды, а однажды, оказавшись в трамвае рядом с настоящей синьорой, пылко поддержала ее возмущение служанками и даже рассказала о некоем бриллиантовом колечке, таинственно исчезнувшем из ящика комода. Что же касается синьора Барнабо, то как только ему случалось завязать с кем-нибудь разговор, он немедленно начинал выражать свое негодование по поводу того, что в наше время простой швейцар получает столько же, сколько чиновник высшего класса, давая тем самым понять, что и он сам принадлежит к числу последних. Впрочем своей внушительной наружностью он в немалой степени был обязан своему цветущему виду, животику, которым мог бы гордиться даже коммендаторе, и полноте, происхождение которой трудно было связать с неизменным овощным супом, соответствующим доходам мелкого чиновника. Кроме того, на нем была непременная принадлежность его воскресного наряда — роскошная серая шляпа с высоко загнутыми и обшитыми блестящей черной лентой полями. «Хорошая шляпа, — любил повторять синьор Барнабо, — сама по себе придает благородство».

Если же принять во внимание, что хорошая шляпа стоила дешевле любого другого элегантного головного убора, а служила гораздо дольше (почти бесконечно, если носить ее так, как это делал он — только по воскресеньям), то он, можно сказать, был недалек от истины. И ведь странная штука: хотя нет ничего смешнее и старомоднее шляп с загнутыми наверх полями, которые на головах тех, кто их носит, выглядят перевернутыми банными шайками, и хотя обладатель такой шляпы, если только он не великан, целиком скрывается под ней, являя собой уморительное и вместе с тем жалкое зрелище, эти шляпы все же бесспорно обладают свойством придавать тем, кто рискует украшать ими свою персону, респектабельный вид человека, отягощенного высоким положением. Кроме того, к своей великолепной шляпе синьор Барнабо прикупил пару гамаш, конечно, тоже серых с черными пуговками, и, несмотря на то, что остальной его наряд был далеко не высшего качества и выглядел весьма потертым, он умудрялся только с помощью этих двух предметов придать себе поистине внушительный вид. Одним словом, тому, кто встречался с его животом, шляпой и гамашами, никогда бы и в голову не пришло заподозрить в нем архивариуса какого-то управления, и дело здесь вовсе не в том, что архивариус не может быть достойным человеком, а в том, что в наши дни достаточно людям узнать, что вы государственный служащий — пусть даже самый ответственный, — и на вас уже смотрят не иначе как с чувством глубокого сострадания. В этом вина эпохи, революций, маленького жалованья, всей сложной ситуации, которую трудно понять тому, кто в поисках работы ради хлеба насущного готов скорее стать живодером, чем превратиться в государственного служащего. Недаром все юмористические журналы полны карикатурами на служащих, кино выставляет на посмешище нищенские условия, в которых они живут, а один знаменитый рассказ, посвященный шинели некоего чиновника, вдруг снова стал модным и приобрел популярность даже среди людей неграмотных. Все это вполне объясняет болезненное самолюбие, толкающее синьора Барнабо и таких же, как он, архивариусов, счетоводов, конторщиков, бухгалтеров и всяких мелких чиновников тех учреждений, у входа в которые имеется герб республики, пускаться во все тяжкие, чтобы затеряться среди людей и замаскировать свою принадлежность к разряду служащих.