Итальянская новелла XX века

Он почувствовал себя униженным, почти оскорбленным. Как она смеет ставить его на одну доску с каким-то бедным и назойливым просителем! Ведь он, Майер, явился сюда с деловым предложением, и если Ревени согласится принять участие в его планах, то, пожалуй, извлечет из этого немалый доход. Ему захотелось распрямиться, избавиться от ощущения униженности. И он тоже развалился в кресле, подражая позе Ревени. Легким кивком поблагодарил хозяйку, которая предложила ему еще чашечку кофе. И его усилия не пропали даром: Майер и вправду почувствовал, что избавился от несносного ощущения унижения. Нет, он ничего не станет предлагать Ревени, он сделает вид, будто искал этой встречи совсем не из тех соображений. Из каких? Придумать это было не так легко, ведь они не вели никаких совместных дел. Стало быть, о коммерческом начинании речи быть не могло. Но в каком еще деле мог ему понадобиться совет Ревени? И тут Майер вспомнил, что несколько недель назад какой-то приятель мимоходом спросил его, согласен ли он баллотироваться в муниципальные советники. А что, если спросить у Ревени совета по этому поводу?

Вдруг Ревени сам заговорил о том, что привело Майера к нему.

— Каков Барабих! — воскликнул он. — Подумать только! Отпрыск старинного и почтенного семейства из Триеста дал втянуть себя в подобную аферу! Кстати, где он сейчас? По слухам, уже добрался до Корфу.

Слова эти не имели ничего общего с предложением помощи. Совсем не того ждал Майер от судьбы. Ему даже показалось, что Ревени больше сочувствует мошеннику, чем ему, Майеру, которого тот ограбил.

Он удобнее устроился в кресле, стараясь удержать в трясущихся руках чашечку кофе. С усилием придал безразличное выражение своему лицу:

— Сам понимаешь, я был вынужден подать жалобу. А теперь мне, в сущности, безразлично, ускользнет он из рук правосудия или нет.

Хозяйка вновь налила кофе в чашечку мужа. Не сводя с нее глаз, она сделала несколько шагов к креслу Ревени и тотчас же повернулась к гостю.

— Но ведь есть еще и мать! — вымолвила она сокрушенно.

Не только в свой туалет, но и в каждый звук голоса, в каждое движение и даже в смысл своих слов синьора Ревени стремилась вложить особую мягкость. Вот почему, заговорив о событии, разорившем Майера, она прежде всего вспомнила о матери мошенника. Нет, каково! Ведь эта женщина с манерами знатной дамы в молодости была певичкой в кафешантане и оголялась перед всеми, пока в том был для нее какой-то прок. А может, она хранит к нему недоброжелательство именно потому, что он в свое время пытался помешать ее браку с Ревени?

Больше Майер не в силах был притворяться равнодушным. Покраснев от негодования и горько улыбнувшись, он воскликнул:

— Думаю, вы понимаете, что меня мало трогает его мамаша! По вине ее сына еще долго будет мучиться другая мать — мать моих детей!

— Понимаю, понимаю! — все так же слащаво пробормотала синьора Ревени и, усевшись возле столика, поднесла к дымящемуся кофейнику свою чашечку.

Казалось, теперь она и в самом деле кое-что поняла, но далеко не все: ведь если б она поняла все, то должна была бы объявить, что они с мужем готовы прийти на помощь ему, Майеру, а они, видимо, и не собирались этого делать.

В разговор вмешался Ревени. Должно быть, он сообразил, что на всю эту историю следует смотреть лишь с точки зрения его бедного друга. Он беспокойно заерзал в кресле, поднял взор к потолку и пробормотал:

— Скверное дело, очень скверное дело! — Потом тяжело вздохнул и прибавил, взглянув, наконец, в лицо Майеру: — Ты попал в весьма скверную историю!

Слова эти, без сомнения, означали: приключилась настолько скверная история, что нечего думать о том, чтобы вмешаться в нее и облегчить положение потерпевшего. Стало быть, помощи ждать нечего, и Майеру незачем унижаться. Он приподнялся, поставил на стол чашечку, которую перед тем осушил, не почувствовав, верно, даже вкуса кофе, потом вновь уселся в кресло и с деланным равнодушием проговорил:

— У меня пропали деньги, много денег, однако не все. Мне очень жаль, что состояние мое уменьшилось и мой сын унаследует меньше, чем я того хотел, но все же после моей смерти он получит больше денег, чем я — после смерти своего отца.

Ревени, который до того сидел с непроницаемым видом, как человек, не желающий слушать о том, что его не касается, сбросил маску и воскликнул с неподдельной радостью:

— Стало быть, мои предположения верны! Эта скверная история тебя не совсем разорила, как утверждают городские сплетники. Позволь мне пожать тебе руку, мой добрый друг. Меня это радует не меньше, чем если бы я сейчас заработал уж не знаю сколько.