Итальянские впечатления. Рим, Флоренция, Венеция

Собор Дуомо, притягивающий своим оранжевым куполом ваш взор со всех городских перспектив, вблизи кажется ещё более прекрасным и загадочным. Чем выше я забирался на башню и осматривал окружающее с её прямоугольных ярусов, расположенных один под другим, тем меньше верил в материальность того, что представало перед моими глазами. Разумеется, меня поражал и сам город, с нижних площадок наблюдаемый на уровне верхних этажей, потом крыш, затем башен и колоколен близлежащих базилик, но когда дома и колокольни стали едва различимы, всё моё внимание было отдано только ему – собору Дуомо. Собор сверху казался ещё интереснее, нежели с низу. С площади не видны были тончайшие кружевные узоры, венчающие крышу, искусный каменный декор стен, поразительные, словно живые, барельефы ризалитов, невидимые никем и соприкасающиеся только с небом. Лишь отсюда можно было увидеть то, что обычно называют флорентийской мозаикой. Она выполняется из крупных природных камней, вырезанных по контурам предметов и изображений. Всё это предстаёт перед вами впервые, но создаётся ощущение, что нечто подобное уже хранится в вашей памяти. В детских книжках про злых королей и прекрасных принцесс, в фильмах про отважных рыцарей и страшных чудовищ вы, возможно, уже видели похожие сказочные замки, ослепительный блеск резного мрамора, замысловатые готические узоры, странные ниши на высоте птичьего полёта и многочисленные лестницы с воздушными парапетами.

Я стоял на самом верху башни Джотто и любовался уже не только всей Флоренцией, но и дальними горами и долинами, слегка подёрнутыми прозрачной вуалью знойного августовского воздуха. Здесь, где до неба можно легко дотянуться рукой, отчего-то кажется, что все люди, какая бы им не досталась история, страна и религия, каким бы ни был их язык и обычаи, должны стремиться к такой же красоте и гармонии, так же раскрывать Божий дар своего таланта, присущего всем людям, но не всеми и не всегда правильно понятого, и пытаться достичь в нём такого же совершенства. И это будет тем общим делом, которое объединит всех нас.

Это достойно стать тем смыслом, ради которого стоит трудиться и стоит жить.

Венецианские миражи

Я прибыл в Венецию вечером, когда последние солнечные лучи стекали малиновой акварелью с её башен и с дворцовых крыш прямо в воды Большого канала, устраивая там цветные дорожки на зелёной морской воде.

Взобравшись на дугу привокзального моста, я остановился и замер, погрузившись в чистое созерцание, полагаю, что с не меньшим отрешением от посторонних мыслей, чем то полагается настоящему последователю учения Будды.

Город выстроился передо мною разомкнутым полукругом, непосредственно по дуге обзора, так, что я мог видеть и дальние колокольни, и купола ближних базилик, и стены зданий, составляющие единое целое со своими водными отражениями, и висячие сады с цветущим плющом и виноградом, ниспадающим до самой воды. Состояние было такое, что впору было протереть глаза, чтобы убедиться, что это не сон. Вертикальная подсветка, пока едва заметная, лишала здания объёма, и вся городская панорама казалась вырезанной из тонированной бумаги, наклеенной на огромный оранжевый плафон. И эта, подсвеченная спереди и сзади, аппликация жила, как полноценная городская среда, только лишь в отражениях Большого канала, рассыпаясь в нём мелкой чешуйчатой рябью, наполненной внутренним непрекращающимся движением, или вновь собираясь в сказочные дома, соборы и дворцы, устремлённые в оранжевое гаснущее небо, перевёрнутое отражением вверх тормашками и оттого находящееся прямо у меня под ногами.

Оторваться от панорамы Венеции стоило мне усилия воли. Темнота, наступающая со стороны суши, выталкивала небесный свет в сторону Адриатики, а свет городских огней, напротив, разгорался ярче, пока, наконец, не превратил город в самый настоящий распустившийся фейерверк. Заказанный накануне отель горел голубыми и розовыми огнями неподалёку, и я, как зачарованный тронулся с места, так и не в состоянии смотреть себе под ноги.