Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1

Видите ли вдали эти пшеничные колосья, выстроившиеся миллионами в битву! Эти колосья, гибкие солдаты с тонкими штыками, прославляют силу хлеба, который превращается в кровь, чтобы брызгать и взлетать прямо к зениту. Кровь – знайте это – ценна и пышна только освобождённая из темницы артерий железом или огнём!.. Мы научим всех вооружённых солдат земли, как надо проливать свою кровь. Но предварительно нужно очистить великую Казарму, где копошитесь вы, насекомые… Это скоро будет сделано!.. В ожидании, клопы, вы ещё можете сегодня же вечером вернуться на нечистые нары, где мы не желаем больше спать.

Повернувшись к ним спиной, я почувствовал, по боли в моих плечах, что слишком долго тащил в огромной и чёрной сети моего слова этот пленный и умирающий Народ с его смешным трепыханием рыб в последней волне света, которую вечер бросал до утёсов моего лба.

2.

Город Паралича, с гоготаньем птичника, с бессильной гордостью разбитых колонн, с брюхатыми куполами, рожающими жалкую статую, с капризом папиросных дымов на ребяческих стенах, открытых щелчкам, Город исчез, танцуя за нами по прихоти нашего быстрого бега…

Передо мною в нескольких километрах появился внезапно Дворец божественных сумасшедших на крупе изящного холма, бежавшего рысью, как молодой жеребёнок.

– Братья, – сказал я, – отдохнём в последний раз, прежде чем отправимся на закладку великого Футуристского Рельса!

Мы все улеглись в неизмеримом безумии Млечного Пути, в тени Дворца живых. Тотчас прекратился грохот двух квадратных молотов Пространства и Времени. Но Паоло Буцци не мог спать, так как его разбитое усталостью тело то и дело подёргивалось от укусов ядовитых звёзд, осаждавших нас со всех сторон.

– Брат, – пробормотал он, – прогони подальше от меня этих пчёл, жужжащих над пурпурной розой моей воли.

Потом он заснул в призрачной тени Дворца, переполненного фантазией, откуда разливались баюкающая и широкая мелодия вечной радости.

Энрико Каваккиоли дремал и бредил вслух:

– Я чувствую, что моё двадцатилетнее тело молодеет! Я возвращаюсь всё более неверной походкой в мою колыбель… Я скоро вернусь в утробу матери!.. Значит, мне всё позволено!.. Я хочу ломать роскошные безделушки!.. Давить города, разбрасывать человеческие муравейники!.. Я хочу приручить ветры и держать их на своре… Я хочу стаю Ветров с гибкими спинами огромных воздушных борзых, чтобы охотиться за дряблыми и бородатыми облаками!

Дыхание моих братьев, спавших вокруг меня, напоминало сон могучего моря на пляже. Но неистощимый и брызжущий энтузиазм зари не удерживался более в горах, так как ночь всюду переполнила меру героических ароматов и соков. Паоло Буцци, внезапно разбуженный этим приливом бреда, скорчился.

– Слышите ли вы рыдания земли? Она агонизирует в ужасе света!.. Слишком много солнц наклонились над её синим изголовьем! Предоставьте ей спать, ещё, всегда!.. Дайте мне облаков, чтобы спрятать её глаза и плачущий рот!..

При этих словах солнце протянуло нам с края горизонта свой огненный маховик, красный и дрожащий.

– Вставай, Паоло! – воскликнул я. – Хватай это колесо!.. Я посвящаю тебя в шофёры мира! Но, увы! Нам не справиться с великой работой будущего Рельса!.. Наше сердце ещё полно нечистым хламом: павлиньими хвостами, яркими флюгерными петухами и красивыми надушенными платками!.. И мы ещё не выгнали из нашего мозга унылых муравьёв мудрости… Нам нужно сумасшедших!.. Пойдём, освободим их!..

Мы приближались к стенам, пронизанным солнечной радостью по зловещей долине, где тридцать металлических журавлей поднимали, скрежеща, вагонетки, наполненные дымящимся бельём, нелепую стирку этих Чистых, очистившихся от всякой логики.

Двое психиатров появились на пороге с категорическим видом; но так как у меня не было в руках ничего, кроме ослепительного фонаря автомобиля, то я уложил их замертво его медной ручкой.

Огромные двери распахнулись, сумасшедшие, растрёпанные и полунагие, хлынули тысячами, потоком… достаточно, чтобы обновить и нарумянить сморщенный лик земли.

Одни желали немедленно помахивать сверкающими колокольнями вместо тросточек слоновой кости, другие играли в серсо куполами! Женщины расчёсывали свои далёкие облачные шевелюры отточенными зубцами созвездия.

– О, сумасшедшие, о, мои возлюбленные братья, следуйте за мною! Мы идём заложить Рельс на вершинах всех гор, до самого моря!.. Сколько вас?.. Три тысячи!.. Недостаточно!.. Впрочем, скука и однообразие скоро истощат ваш прекрасный порыв!.. Идём посоветоваться с хищными животными зверинцев, расположившихся у ворот Столицы!.. Только они живые, только они вырванные с корнем и наименее растительные!.. Вперёд!.. В Подагру!.. В Подагру!..

И мы – грозный прорыв шлюза – тронулись в путь…

Армия безумия металась с равнины на равнину, разливаясь по ущельям, взбираясь на вершины, с фатальным, лёгким порывом жидкости в огромных сообщающихся сосудах и, наконец, принялась бомбардировать криками, лбами и кулаками стены Подагры, звеневшей, как колокол.