Итальянский роман

Прибыв на место во главе двух с половиной тысяч солдат, мятежный поэт объявил Фиуме вольным городом, а себя – военным диктатором. Диктатура у него тоже была поэтическая. Она предусматривала закреплённую в конституции свободу мысли, совести, высказывания, вероисповедания и сексуальной ориентации, полное равноправие полов, право на личную неприкосновенность и судебную защиту, не говоря уж о праве избирать и быть избранным. Разрешалось даже ходить голым и употреблять наркотики.

Итальянское правительство, не желавшее лишний раз ссориться с сербо-хорватами и всем остальным миром, столь прогрессивные диктаторские замашки не одобрило и попыталось выковырнуть Д’Аннунцио из Фиуме силой. Получилось плохо. Посланные на усмирение мятежа войска массово переходили на сторону поэта.

Начались переговоры. Д’Аннунцио требовал незамедлительного присоединения Фиуме к Италии, против чего последняя не возражала, но с оговоркой, что не сейчас, а когда-нибудь потом. Жителей города такое развитие событий тоже в принципе устраивало. Им главное было не оказаться вдруг хорватами. Фиумечане вынесли вопрос на общегородской референдум и постановили в Италию не спешить. Д’Аннунцио это не понравилось, итоги референдума он не признал, зато первым в мире признал образование новорождённой РСФСР. Советское правительство во главе с Лениным не осталось в долгу и единственным в мире признало независимую республику Фиуме. Вдохновившись этой внезапной поддержкой, Д’Аннунцио решил, что раз Италия аннексировать Фиуме не хочет, придётся Фиуме аннексировать Италию. И начал готовиться к вторжению.

– Вот ведь незадача: диктатор-то наш и взаправду диктатором оказался, – жаловались друг другу горожане.

Итальянским военным идея воевать с Италией тоже пришлась как-то не по душе. А тут ещё Рим и Белград подписали договор о том, что обе стороны согласны Фиуме оставить в покое и не оккупировать. Что устраивало почти всех, даже Муссолини. Д’Аннунцио оказался палкой в колесе истории. А потому в декабре 1920 года итальянские правительственные войска провели успешную операцию по удалению поэта из Фиуме и отправили его на почётную пенсию, сочинять мемуары.

Четыре года спустя жители вольного города Фиуме обнаружили, что их опять идут завоёвывать. Капитал, помещённый Муссолини в чернорубашечников, принёс ему дивиденды в виде должности премьер-министра Италии. Ошибок Д’Аннунцио Муссолини повторять не стал: диктатура его была вовсе не поэтической, а вполне нормальной, фашистской. Контролируемые Италией районы Далмации, ещё не успевшие толком оправиться от насильственной австрийской славянизации, подверглись насильственной италянизации. С переписыванием фамилий в паспортах, переименованием населённых пунктов, закрытием хорватских и словенских школ и прочими нерадостными для славян радостями. Это вполне предсказуемо привело к возникновению теперь уже славянского ирредентизма и появлению первых очагов вооружённой национально-освободительной борьбы. Фашисты сочли это подтверждением своей изначальной гипотезы – нельзя, мол, этим славянам доверять – и усилили репрессии.

Тем временем Королевство сербов, хорватов и словенцев, дабы неотражённым в названии боснийцам, черногорцам и македонцам было не так обидно, переименовалось в Югославию. Помогло это не сильно. Все, кто не сербы, были недовольны явной сербской гегемонией в общем государстве. Великие же державы сознательно играли на внутриюгославских национальных противоречиях, стремясь обрести контроль над стратегически важным регионом в преддверии возможной следующей войны. К 1939 году, когда Вторая мировая война всё же разразилась, белградское правительство так и не смогло определиться, к какому же из противоборствующих блоков примкнуть. Но Гитлер им казался симпатичнее. Или же с ним просто страшнее было ссориться.

Пока югославы раздумывали, Муссолини вторгся в Грецию. Закончилось это так же, как и большинство его военных авантюр: плохо. Теперь Гитлеру нужно было думать, как спасать незадачливо союзника – а заодно и репутацию стран Оси – от греческого вторжения в Италию. Проблема была в том, что между немецкими войсками и Грецией располагалась Югославия.

– Так, мне вас завоёвывать некогда, у меня план «Барбаросса» на носу, – сказал Гитлер врио югославского короля князю Павлу. – Предлагаю следующее: вы вступаете в наше буржуинство, а я вам за это греческий порт Салоники подарю.

Павел помялся для приличия, но Гитлеру перечить не решился. Это, однако, крайне не понравилось большей части сербов. Они постановили, что в условиях военного времени семнадцатилетний король Пётр Второй, регентом при котором князь состоял, может считаться совершеннолетним, и произвели королевскую рокировку путём государственного переворота.