Итальянский секретарь

– Тот, кому не хватило умения обращаться со взрывчаткой, которой он хотел взорвать ворота, – ответил Холмс. – Точно так же, как ему не хватало умения обращаться с бомбой, которую он швырнул нам под ноги в поезде.

– Лорд Фрэнсис! – воскликнул я. – Конечно, Сэдлер опять положил пироксилин!

– Да – и ни один из двоих понятия не имел, с чем играет.

Я сунул винтовку Холмсу в руки:

– Я должен ему помочь!

Холмс опять удержал меня:

– Азотная и серная кислоты, Ватсон, – он умрет раньше, чем вы успеете к нему подойти, а вы только повредите себе!

Я вырвался у него из рук:

– Я врач, Холмс! Не держите меня…

Холмс больше не пытался меня остановить, но его прогноз оказался абсолютно точным. Мне понадобилось около минуты, чтобы добраться до лорда Фрэнсиса, и все это время он, шатаясь, бродил по гравийной дорожке под разрушенными воротами, жалостно крича, размахивая пылающими руками и пытаясь погасить горящее лицо. Скоро стало ясно, что чудовищное пламя пожирает его голосовые связки – крики сначала стали хриплыми, затем почти смолкли; к тому времени, как я до него добрался, его уже невозможно было узнать – разве что по одежде и по двум жутким глазам, которые уставились на меня в чудовищном осознании происходящего. Я остановился и снял сюртук, чтобы по крайней мере попытаться сбить пламя; но, взглянув еще раз в эти блестящие глаза, я понял, что они уже ничего не видят. Странно застыв, лорд Фрэнсис Гамильтон повалился вперед, воздевши руки; кисти и пальцы скрючены, словно когти, – характерная поза человека, умершего от огня; глаза и рот широко раскрыты. Он со всего размаху ударился о гравий – так сильно, что химическое пламя почти полностью погасло при ударе; осталась лишь жуткая вонь горелой шерсти и плоти, такая же, как витала над убитым разведчиком.

Подняв взгляд на ворота, я заметил, что пожиравший их огонь тоже вдруг начал угасать – и я увидел два лица, которых раньше не было видно из-за яркого пламени. Лица были непохожи, и все же на них лежала одинаковая печать неприкрытого ужаса; однако ужас сей, видимо, был не из тех, что приковывают человека к месту. Двое мгновенно обратились в бегство, а я остался, размышляя, действительно ли я видел их накануне вечером в толпе веселящихся солдат – наших собутыльников. Я предпочел думать, что ошибся; как бы то ни было, вскоре по ту сторону ворот явились несколько полицейских; они бежали во всю прыть и свистели во всю мочь, и я отвлекся от своих мыслей.

Опознав труп лорда Фрэнсиса для полиции, я предоставил им неприятную задачу охраны тела и вернулся туда, где расстался с Холмсом. Однако на том месте никого не было, только моя винтовка валялась на земле. Я стал оглядываться и звать своего друга, но тут внезапно осознал, что на фасаде дворца вижу нечто необычное:

Кто-то двигался в окнах западной башни.

На самом верхнем этаже, в комнатах королевы шотландской, кто-то сорвал и тяжелые занавеси, и ставни, обнажив окна. И через эти окна, в неверном мерцающем свете свечи с длинным фитилем я отчетливо видел характерный силуэт мисс Маккензи. Она сцепила руки перед собой, словно стояла на молитве; но при этом она возбужденно трясла руками и головой и двигала губами, так что, видимо, с ней все же происходило нечто иное. Она пятилась, причем опасно, приближаясь к стеклам не защищенных теперь окон; я беспомощно, как завороженный, стал подходить к башне (не знаю, что? я собирался сделать, ибо если бы мисс Маккензи упала, я вряд ли смог бы остановить ее падение), ожидая увидеть того, кто так жестоко преследует девушку.

Но фигура оставалась скрытой от моего взора. Поначалу, предполагая, что это может оказаться Уилл Вилл Сэдлер, который подталкивает мисс Маккензи к окну, дабы падение ее выглядело самоубийством, я заметался по лужайке в поисках лучшей точки, с которой можно будет прицелиться в преследователя юной Элли; однако нигде не мог найти лучшего вида на башню, чем вначале. Тут меня осенило: стрелять будет крайне рискованно, ибо что если человек, старающийся схватить девушку, – вовсе не противник? Что если это Эндрю Хэкетт – или даже сам Холмс – пытается спасти бьющуюся в истерике девушку? Но ни Хэкетт, ни Холмс не стали бы приближаться к ней, когда она явно ступила на такой опасный путь отступления. Наконец лихорадочный мой разум обратился к возможности (самой пугающей из всех), что мисс Маккензи отступает не от подлинного преследователя, будь он ей другом или врагом, а от того, что стало плодом ее издерганной нервной системы и насмерть перепуганного воображения – от фантазма, который явился из глубин ее собственного рассудка, однако вполне реального для тех, кто уже заступил за порог истерии и нервного истощения. Да, в конце концов уверил я себя, именно это, должно быть, и происходит, ведь «нападавший» по-прежнему не являл себя в окне и оставался невидимым с земли…