Итальянский секретарь

Как только мы вошли в анфиладу комнат, некогда служивших личными покоями последней королеве шотландской, стало ясно – за столетие, прошедшее от ее смерти до перестройки дворца при Карле II, расцвело и укоренилось мнение, что в этих комнатах живет нечто не от мира сего. Не то чтобы священное – Смерть редко освящает место, куда наносит визит; тем не менее комнаты внушали трепет – в них царила вечная память о трагедии, несправедливости, более того – жестокости. Карл II – на чью долю выпала трагическая юность, сделав его настолько чувствительным, что людям нашего века этого не понять, – постарался предотвратить физическое разрушение покоев Марии Стюарт, но не пытался изменить их суть – ни в архитектурном смысле, ни в каком ином; и все представители многочисленных династий, правивших Британией после него, следовали его примеру (из-за чего в покоях воцарилось полное запустение). Поэтому, едва мы вошли сюда, когда наш маленький отряд вторгся в верхние пределы западной башни, нам показалось, что мы шагнули из современности в прошлое – впрочем, нет, эта затасканная фраза не подходит; у нас было ощущение, что нас схватили и втащили в прошлое – в жуткое прошлое, которого не изменить ни королям, ни черни. Время, конечно, продолжало трудиться над этими покоями; точнее, возникало ощущение, что Времени позволили продолжать свою работу; наносимые им разрушения лишь усиливали ощущение чудовищной трагедии – наследие злодеяния, принесшего башне печальную славу, и памятник этому злодеянию.

Здесь царила полная темнота. Все окна всех комнат, начиная с передней, куда нас выплюнула винтовая лестница, были закрыты и заложены ставнями много поколений назад, и притом гораздо плотнее, чем в комнатах этажом ниже. Занавеси на окнах были намного толще, так что нам светил один маленький фонарь Хэкетта; по правде сказать, то, что мы чувствовали, было гораздо важнее того, что мы видели. Основные детали комнаты – деревянные панели стен и потолка, дощатый пол, истлевшие драпировки, обветшалая мебель – создавали более зловещую картину, чем обстановка в комнате этажом ниже, тем более что стиль их был не барочный, а тюдоровский. И все же, продолжая осматривать комнаты, я подумал, что в какой-то момент дома почти перестают ветшать, при условии, что стены и крыша целы (как это и было с западной башней дворца); процесс разложения словно останавливается, будто Время и крысы с жучками пожрали все, что могли, оставив от жилища, когда-то теплого и дышащего, выбеленные кости; и мне показалось, что комнаты королевы Марии давно уже достигли этого археологического надира.

Мы еще не дошли до опочивальни королевы Марии, а это чувство так усилилось, что я упустил интересную подробность; ее увидел наметанным глазом Холмс и обратился ко мне:

– Лаборатория разложения, а, Ватсон? Все как полагается – прах, пыль, паутина…

– Я полагаю, вы на что-то намекаете, Холмс?

– Только на то, что мы почему-то до сих пор не покрылись этой пылью.

Тогда я остановился, оглядел свою одежду и провел рукой по макушке.

– Интересно, – сказал я. – Поглядите назад – Хэкетт, будьте добры, посветите туда. Видите, как тщательно расчищена и ухожена часть пола – словно тропинка в густых джунглях.

– Да, доктор, – ответил Хэкетт. – К ним чаще всего богатые люди приходят, после ресторанов да театров – вот хозяин и старается, чтоб гости не жаловались на паутину да пауков на одежде, хоть кругом от них деваться некуда. И пыль – поглядите на пол, увидите, там расчищена дорожка, чтоб дамы не запачкали туфелек.

– Да, потому я вчера ночью и догадался сразу, что напал на след, – добавил Холмс. – Лежа под кроватью, я собрал на себя больше грязи, чем посреди комнаты, где, по видимости, она должна быть в таком изобилии. Следует признать, что лорд Фрэнсис и Вилл-Верняк – талантливые фальсификаторы, что тут скажешь.

Я наконец повернулся лицом к роковой спальне.

– Ну ладно, Хэкетт, давайте посмотрим наконец то, за чем мы пришли.