Итальянское каприччио, или Странности любви

После той ночи все, казалось, рухнуло. Мама из старшей «послушной девочки» в глазах Ани превратилась в сильную женщину, имеющую неограниченную власть над отцом. Теперь, если она, как обычно, спрашивала отца, что приготовить на обед или что лучше купить друзьям в подарок, Аня слышала в каждом таком вопросе фальшь и лицемерие, так как ей казалась только видимостью зависимость и пиетет матери перед отцом, а на самом деле мать все решит сама — ведь Аня видела, какую власть она имеет над ним. Порой она думала, что в один прекрасный день мама может так же, как тетя Оля, крикнуть папе: «Уходи!» — и тогда он уйдет…

Такими тяжкими раздумьями началась новая полоса в ее взаимоотношениях с родителями. Собственно, никаких перемен на самом деле не было, по крайней мере внешне. Появилось лишь новое, незнакомое чувство — ревность, подавляющее в девочке ее прежнюю спокойную и гармоничную жизнь в семье.

Да, она стала ревновать отца к матери. Она приглядывалась и прислушивалась, контролировала и перепроверяла, ища в каждом пустяковом слове или поступке матери повод для мучительных сомнений и переживаний. А тут еще наступил переходный возраст. Аня стала раздражительной, обидчивой, часто ловила себя на желании закричать, убежать куда глаза глядят, заплакать. Но усилием воли сдерживалась и брала себя в руки. Серьезные занятия спортом выработали в ней умение сдерживать свои эмоции, но тем тяжелее ей приходилось.

Вначале ей хотелось поделиться с Леной, рассказать ей обо всем. Но это означало бы, что посторонний человек, пусть даже самая близкая подруга, будет посвящен в то стыдное и непристойное, чего даже ей, родной дочери, не следовало бы знать и видеть. Ну и что, уговаривала себя Аня, разве я не видела и не слышала базарную сцену у Вавиловых? Почему бы и Лене не узнать того, что случилось у нас? Но что-то удерживало ее каждый раз, и наконец, много позже, она уже твердо знала, что никогда никому об этом не расскажет — до самой смерти.

Это была еще одна мука — загнать все внутрь и замкнуться…

Прошел год.

Лена стала постепенно привыкать к новой жизни без отца. Правда, она регулярно встречалась с ним, но всегда вне дома; в его новую семью она категорически не хотела ходить, а о том, чтобы отец приходил к ним, и речи быть не могло — Ольга Николаевна даже от алиментов наотрез отказалась. Это был отчаянный жест оскорбленной женщины. Она взвалила на себя непосильный груз — взяла еще полставки, бегала по рекомендациям друзей и знакомых на частные вызовы, делала уколы, измеряла давление, словом, напрашивалась — лишь бы быть независимой от бывшего мужа. И тем не менее едва дотягивала до очередной получки.

Аня старалась чаще заходить к Лене, чтобы учить вместе уроки, но тренировки отнимали все больше и больше времени, к тому же у Лены неожиданно появилось новое занятие.

Все случилось как-то само собой. Учительница английского заметила у Лены исключительные способности к языку и пригласила в школу Ольгу Николаевну, настоятельно рекомендуя ей взять для девочки педагога, чтобы серьезно и глубоко изучать не только английский, но со временем и французский.

Лена прибежала к Ане взволнованная, возбужденная и вывалила скороговоркой новость. Потом добавила с грустью:

— Только ничего не выйдет…

— Почему? — удивилась Аня.

— Понимаешь, мама хочет взять еще и ночные дежурства в больнице.

— Зачем? — не сразу поняла Аня.

— Как зачем? Чтобы платить за мои частные уроки. Знаешь, сколько это стоит?

— Не знаю, — призналась Аня. У них с Леной никогда не было сложностей с учебой, и репетиторов им не брали. — Сколько же?

— Я и сама не знаю точно, но жутко дорого! Просто ужас… Мама и так целый день на работе, и тут еще бессонные ночи прибавятся…

— Что же делать? Отказаться от занятий?

— Ни за что! — воскликнула Лена. — Я с английским готова хоть целый день сидеть. Буду заниматься сама, без педагога.

Аня вопросительно подняла бровь и взглянула на подругу.

— Да ты не смотри так, — чуть обиженно сказала Лена. — Учат же другие язык самостоятельно.

— Нуда, в исключительных случаях, в тюрьме или в ссылке — сидит человек в одиночке, делать нечего, вот и зубрит.

— Да ну тебя, Анька! Я серьезно… Что же делать? Денег-то на педагога нет. Я запру себя в комнате — вот и будет одиночка.

— Все равно это не выход… Послушай, а если попросить у отца? — осторожно сказала Аня.

— Ты же знаешь, мать ни в какую не хочет принимать от него помощь. Ни алименты, ни просто так. Она считает унижением брать у него. Я ее понимаю…

— Да-а… — задумчиво протянула Аня. — Я бы тоже так поступила.

— Да ладно тебе, откуда ты знаешь, как бы поступила. Такое надо пережить, тогда и решать, — отрезала Лена.

Аня не обиделась на неожиданную резкость подруги, а подумала, что уход отца из семьи сделал Ленку старше и в житейском отношении опытнее ее. Конечно, она права: как бы ни была близка ей Лена, как бы она, Аня, ни страдала за подругу — это не сравнится с тем, что выпало на долю девочки, пережившей уход отца. Об Ольге Николаевне и говорить нечего…