Италия — колыбель фашизма

Дело не в политических свободах, а в устройстве и удобстве жизни, в улучшении условий существования. «Говорили о свободе, – отвечает премьер парламентским ораторам в палате 15 июля 1923-го. – Но что такое эта свобода? Итальянский народ не требовал от меня доселе никакой свободы». Народ просил оздоровления, удешевления жизни, резонно хочет законных жизненных удобств. «В Мессине народ, окружая мой вагон, кричал мне: избавьте нас от бараков!». В южных провинциях миллионы жителей не имеют сносной воды: они твердят о воде, о малярии, «но они не говорят ни о свободе, ни о государственном устройстве». Программа власти должна выражаться не в словах о свободе, а скорее в лозунге: «дороги, мосты, дома, вода». Нация нуждается не в отвлеченной, формальной свободе, а в конкретном житейском благополучии. Именно национальное благополучие – залог и основа национального величия: ради него следует пожертвовать свободой, раз нельзя их совместить. И вместо свободы фашизм проповедует суровую триаду: «порядок, иерархия, дисциплина».

Некоторые фашисты доводят изложенные мысли вождя до абсурда и комизма. «Чистота и порядок на улицах – разве это не программа?!» – риторически вопрошает один из фашистских деятелей, совсем в духе французских официальных провозглашений эпохи второй империи. По этой бескрылой вульгаризации можно судить о стиле тех опасностей вырождения, которые угрожают фашизму, как, впрочем, и каждой доктрине, достигшей жизненного успеха. Ясно, что вырождение фашизма было бы его превращением в плоскую охранительную концепцию «порядка», как цели в себе…

Поставив на колени парламент, Муссолини рядом законодательных актов закрепил политический приоритет правительственной власти. Правительство не может тащиться на буксире у палат – оно должно быть сильным и независимым. Ему недостаточно только «исполнительной» власти, – и уже немедленно после переворота постановление парламента предоставляет правительству широчайшие полномочия. Все это укладывается в легальные рамки: так называемые декреты-законы (decreti-leggi, нечто вроде чрезвычайных указов) итальянская практика знала и раньше. Далее, правительство издает правила о печати, о собраниях, об организациях и т. д., – борьба против «бессмертных принципов 1789» ведется не только на словах, но и на деле. И чем дальше, тем все крепче.

В 1923 правительство проводит через парламент новый избирательный закон, имеющий задачей обеспечить прочное и однородное большинство в народной палате. Согласно этому закону вся страна превращается как бы в один избирательный округ. Голосование происходит по спискам. Партия, собравшая относительное большинство, но не меньше одной четверти общего числа поданных голосов, автоматически получает две трети депутатских мест в парламенте; третья треть распределяется пропорционально между остальными партиями. На основании этого избирательного закона 6 апреля 1924 произошли общие парламентские выборы, принесшие фашистам решительную победу: из 7 380 000 поданных голосов правительственный список получил 4 670 000, т. е. 63 %. Правительственное большинство составило в палате свыше 350 депутатов. Оппозицию представляли немногочисленные фракции социалистов, пополяров и демократов.

При новом парламенте правительственная диктатура не ослабевала, а скорее крепла. Большую роль здесь суждено было сыграть злосчастному делу популярного социалистического депутата Маттеотти, увезенного и зверски убитого фашистам в июле 1924. Общественное мнение было потрясено этим ужасным преступлением и его обстановкой. Вся страна встрепенулась, фашизм вступил в полосу кризиса, положение самого правительства пошатнулось, парламентская оппозиция, пополяры, социалисты, демократы, всего человек 90, – решила воспользоваться моментом, чтобы начать борьбу с диктаторским режимом. Она выдвинула требования свободы прессы, восстановления личных гарантий, а также роспуска палаты и немедленных новых выборов по старому демократическому избирательному закону. Впредь до удовлетворения этих требований она отказывалась работать в палате, – «удалилась на Авентин», по крылатому тогдашнему выражению. Этот ее шаг вызвал, в свою очередь, жесткое озлобление в рядах фашистов.