Италия — колыбель фашизма

Фашистская картина истории несовместима с какими-либо «соединенными штатами». Либо повсеместный фашизм, – и тогда «гегелевская» панорама исторической диалектики, либо существенно иная, новая концепция государства, – и тогда «соединенные штаты». Между этими двумя пределами – ближе к первому – вьется змеящийся путь реальной исторической жизни. Русская революция всецело проникнута пафосом второго предела, идеей грядущего международного братства, что, впрочем, не мешает ей в своей реальной политике отдавать надлежащую дань и упрямой «гегелевской» необходимости…

Но почему же все-таки Муссолини упорно твердит о том, что «мы представляем собою в мире новое начало»?

Он противополагает фашизм «всему миру демократии, плутократии и масонства, одним словом, всему миру бессмертных принципов 1789 года». Тут он в известной мере прав. Трудно отрицать, что фашизм знаменует собою явственный кризис формальной, арифметической демократии и старого абстрактного легализма. Этот кризис выражается в различных формах, – сам по себе принцип демократии гораздо более сложен, глубок и жизнеспособен, нежели те или другие внешние его воплощения. Но в итальянском фашизме – наиболее радикальная и острая форма его кризиса. Арифметику сменяет высшая математика и место абстрактной легальности занимает конкретный иерархизм. Прямую аналогию фашизму в этом разрезе представляет собою, конечно, русский большевизм. В странах более прочной демократической культуры процесс идет иными путями.

Фашизм выступил на историческую арену как массовое движение. В этом его своеобразие. Муссолини – сам человек массы – «взял» массу изнутри, угадав ее смутные порывы и безотчетные чаяния, учтя ее интересы. В конечном счете, не «шайка насильников», – сам «народ» ликвидировал старый итальянский парламентаризм. Сам «народ» пошел за дуче. Было бы ошибочно игнорировать, что широкие народные слои – крестьянские и рабочие – так или иначе приобщены к фашистскому государству и его деятельности, обрабатываются им, втянуты в политику новой власти. Можно по-разному объяснять этот факт и оценивать его, но нельзя не считаться с ним.

Выдвинулся новый правящий слой, определивший себя в централизованной, военизированной партии, в идейно организованном меньшинстве, в «элите». Мы видели, что именно партийной элитой, а не корпоративным принципом, формально и по существу демократическим, определяется ныне стиль итальянской государственности. Государство строится сверху вниз, а не снизу вверх. Невольно вспоминаются некоторые элементы просвещенного абсолютизма. Русский писатель А. Амфитеатров, большой поклонник фашизма, в одном из своих фельетонов так определил нынешний итальянский режим: «демократическое самоуправление под аристократической верховной властью». Вряд ли, однако, можно принять это определение без оговорки. «Аристократическая верховная власть», т. е. партия, оказывается на деле чем-то множественным, вездесущим, всепроникающим. Она всюду и везде. «Демократическому самоуправлению» остается весьма немного, а если оно и есть, то в условном смысле: аристократия (партия) «овладела демократией». На двоякой иерархи покоится фашистский строй: 1) иерархии партии и народа и 2) иерархии в самой партии.

Однако не следует все же впадать в чрезмерную односторонность и вовсе отметать корпоративное начало в государстве фашизма. Национальные синдикаты скованы партийной диктатурой – «убеждением и принуждением». Но все же и диктатура, если она хочет оставаться прочной, не может не прислушиваться к массам, не должна отрываться от них. Исследователи фашизма довольно единодушно подчеркивают эту сторону дела. «Муссолини, – пишет, например, советский автор Пашуканис, – имея в своем распоряжении массовую политическую организацию, которая включает в себе мелкобуржуазные и даже пролетарские слои, может балансировать. Но, с другой стороны, чтобы иметь ее в своем распоряжении, он должен делать ей известные демагогические уступки». Иначе говоря, он не может не проявлять заботливости о рабочих. Пусть синдикаты опекаются правительством, – самый факт их существования, как массовых организаций, чреват возможностями, насыщен собственной логикой. Чтобы руководить индустриальной демократией, политическая диктатура должна быть или, по крайней мере, успешно казаться властью социального прогресса.

Мы проследили эволюцию, которой подвергся фашизм, приближаясь к власти и взявшись за нее. Несомненно, силою вещей он тесно связан с буржуазией. Экономическая и политическая обстановка нудила Италию двигаться проторенными западноевропейскими путями. Устрашающие примеры советских революций в Баварии и Венгрии говорили сами за себя. Идя по линии наименьшего сопротивления и будучи насквозь проникнут духом социально-экономического реализма, Муссолини должен был неизбежно стать выразителем той хозяйственной системы, которая объективно отвечала данной степени развития страны и ее положению в современной европейской международной обстановке.