На брошюру Лабриолы
Прокаччи пишет, что статья Бономи была прямым обращением к здравому смыслу низовых партийных организаций: «В дискуссию был введен новый, чрезвычайно важный элемент, а именно был подчеркнут пролетарский характер туратианского направления. В общем, рабочие и крестьяне, организованные в лиги, были согласны с Турати и с теми, кто рекомендовал умеренность и осмотрительность и не доверял революционным фразам…»{39}
. В самом деле, на Севере реформисты опирались на сильное и хорошо организованное рабочее движение, заинтересованное в существовании либерального режима, который гарантировал бы законные права палат труда и профсоюзных организаций при конфликтах с промышлен-никами и аграриями.Джолитти пишет, что он еще в начале 90-х годов понимал роль рабочего движения и полную законность существования рабочих организаций и ассоциаций. Между тем даже при правительстве Саракко «существовала тенденция считать опасными все ассоциации трудящихся. Тенденция эта была следствием плохого знания новых экономических и политических течений, которые уже некоторое время существовали у нас, как и во всех цивилизованных странах, и непонимания того, что организации рабочих развивались наряду с общим ростом цивилизации»{40}
. Если сравнить февральскую речь Джолитти и статью Турати, можно найти немало общего. В свое время Энгельс писал, что итальянские социалисты не должны ограничиваться чисто негативной критикой буржуазно-демократических партий, ибо может наступить момент, когда придется с этими партиями сотрудничать{41}. Правда, Энгельс имел в виду сотрудничество с буржуазно-демократическими партиями, находящимися, как и социалисты, в оппозиции к реакционному правительству. Но что делать, если к власти пришло либеральное правительство: нужно ли, можно ли поддерживать его? Турати был явно убежден в положительном ответе: да, поскольку это правительство признает необходимость осуществления определенных реформ.Во всем этом была очевидная логика. Турати, конечно, не считал, что при изменении правительственного курса, как бы ни был либерально настроен новый кабинет и стоявшие за ним круги «молодой, решительной современной буржуазии», классовые противоречия могут исчезнуть. Но было ясно, что при новом курсе партия и рабочее движение окажутся в более благоприятных условиях. Впрочем, в рассуждениях Турати был и элемент некоторых иллюзий. Иллюзии, которые питали Турати и его друзья, были естественными и даже закономерными. Пальмиро Тольятти заметил однажды, что Турати представляется ему как бы последним из деятелей Рисорджименто. Это очень тонкое и точное психологическое замечание. В характере и системе взглядов Турати было много от революционного идеализма той эпохи.
Статья Иваноэ Бономи означала начало кампании в защиту платформы Турати. «Аванти!» начала печатать резолюции местных секций партии, большинство соглашалось с туратианской линией. Авторитет Турати был неоспоримым, но у него было и немало противников, начиная с Артуро Лабриолы и кончая Энрико Ферри (1850–1929). Последний в 1894 г. опубликовал книгу «Социализм и позитивная наука», имевшую, как он самодовольно писал Энгельсу, «большой коммерческий успех». В сентябре 1894 г. Энгельс писал Каутскому: «Итальянцы начинают приводить меня в ужас. Этот пустомеля Энрико Ферри прислал мне вчера полное собрание своих последних работ и письмо, преисполненное таких неумеренных выражений, что оно сделало мои чувства к нему еще более умеренными. И все-таки изволь отвечать ему вежливо! Его книга о Дарвине, Спенсере и Марксе — страшно путаная, плоская галиматья»{42}
. Но в Италии Ферри считался «мужем науки»; одно время он играл большую роль в Социалистической партии.Против Турати выступил и Франческо Саверио Мер-лино, который, впрочем, никогда марксистом-то и не был. Когда в 1898 г. Турати был арестован, а «Критика сочиале» закрыта, Мерлино основал журнал «Ривиста критика дель сочиализмо», который историк-социалист Гаэтано Арфе назвал эклектическим: в нем печатались с одной Стороны Бернштейн, Сорель, Артуро Лабриола, а с другой — Маффео Панталеонп. Когда началась оппозиция, бывший анархист Мерлино, как и Артуро Лабриола, настаивал на «моменте спонтанности» в противовес идеям проведения постепенных реформ.