Италия на рубеже веков

Гаэтано Арфе пишет, что Моргари был благородным человеком, искренне преданным социализму, но что он «изобрел нечто вроде идеологической генеалогии, согласно которой все социалисты оказывались братьями» {77} . На съезде разыгрались бурные прения. По главному вопросу «О политическом курсе партии» выступили три докладчика, представляющие три течения. Председательствовавший Андреа Коста только и делал, что призывал ораторов и зал к порядку. Моргари осудил как реформистов, так и синдикалистов, перечислил все их уклоны, а потом заявил, что интегралисты относятся с уважением к тем и к другим. От имени своей группы он предложил резолюцию. суть которой сводилась к тому, что Социалистическая партия лишена всякого догматизма и вольна избирать любую тактику. Однако депутаты-социалисты могут голосовать за поддержку правительства лишь в том случае, если партия выскажется за это, проведя специальный референдум.

От имени реформистов выступил один из крупных деятелей партии, Джузеппе Эмануэле Модильяни. Он сказал, что приготовился было выслушать громовые речи против течения, к которому принадлежит, но вместо этого ему «пришлось сделать сильнейшее умственное усилие для того, чтобы понять, в чем состоит различие между интегралистами и реформистами». В то же время, Модильяни считал, что и вопрос о синдикалистском течении в партии очень важен. Он сделал экскурс в историю, а потом заявил, что синдикализм является антитезой социализму: «Социализм есть естественное, а поэтому постепенное и сложное движение, а синдикализм хочет действовать ускоренными методами, которые являются для социалистического движения чем-то искусственным» {78} . Артуро Лабриола произнес исключительно резкую речь, обвинив реформистов в недостаточной активности во время одной из забастовок лишь потому, что у власти был Джолитти, «ваш человек, человек, который вас понял, который давал вам эти реформы, к коим вы призываете каждый день, не потрудившись хотя бы раз объяснить нам, в чем они должны состоять» {79} . Прерываемый то аплодисментами, то враждебными репликами оратор заявил, что и реформисты, и интегралисты совершенно утратили классовое чутье, что все они не социалисты, а антисоциалисты…

В речи Турати были и ирония, и юмор (в стенограмме то и дело: «смех в зале»), и серьезная полемика. Он без обиняков заявил, что между реформистами и синдикалистами нет ничего общего ни в плане теории, ни в плане практической деятельности. Он добавил, что синдикалисты — мистики и «эстеты» (вероятно, Турати из вежливости не сказал «позеры») и, кроме того, они «чистые идеологи», мыслящие абстрактно. Что касается пптегра-листов, Турати повторил фразу, ранее произнесенную его другом Клаудио Тревесом, что интегрализм — это тот же реформизм плюс двусмысленность, т. е. «фиговый листок», которым хотят прикрыть реформизм. Турати обвинил интегралистов в том, что те четыре года держались в стороне, ничем не помогая реформистам, а, напротив, иногда из мелких личных соображений (намек на Ферри) помогая их противникам. А теперь, когда стойкость реформистов начинает приносить свои плоды и партия все лучше понимает их идеи, являются интегралисты и хотят воспользоваться плодами этой борьбы. Главным в речи Турати было категорическое заявление: реформисты и синдикалисты не одна, а две партии. При голосовании реформисты поддержали резолюцию, предложенную интегралистами («замаскированными реформистами»), и она прошла.

Формально победа осталась за интегралистами, резолюция съезда отразила эклектичность их позиции. Руководство партии, избранное в Риме, состояло из второстепенных деятелей, которые, как единодушно признают историки, не выдерживали сравнения ни с Турати, ни с Биссолати, обладавшими огромным опытом и личным престижем. Вообще же было очевидным, что соотношение сил в партии изменилось: в большей мере это объяснялось неудачами, к которым на практике приводила анархо-синдикалистская тактика «прямого действия». Успех интегрализма, помимо всего прочего, объясняется и психологическими причинами, той инстинктивной и очень сильной тягой к единству, которой всегда отличалось итальянское рабочее движение (несмотря на то что в истории этого движения бывали и самые жестокие разрывы). Однако приходится признать, что иногда в жертву этому единству приносились ясность и отчетливость идейных позиций. Некоторые историки (например, Кортези) употребляют термин «ферризм». Что касается Ферри лично, он после съезда в Риме еще с год оставался директором «Аванти!», но потом, воспользовавшись тем, что его пригласили в США на три месяца для чтения лекций, сам ушел из газеты и исчез с политической сцены.