Интересно проанализировать позицию тех, кто в этот момент был вне партии. Сальвемини, как мы знаем, осудил войну и поэтому порвал с «Воче». Но после съезда в Модене он горько упрекал партию за то, что та вела «великолепную, но почти платоническую» кампанию против войны. Но все-таки раз уже дело дошло до войны, поражение в ней было бы катастрофой для всех итальянцев, и прежде всего для трудящихся. Так думали многие меридионалисты. Они осуждали как саму войну, так и ее идеологические обоснования. Но они также надеялись, что война выведет страну из застоя, мобилизует массы, заставит действовать и, быть может, поможет разрешить проблему Юга. Этот образ мыслей был распространен уже в 1911 г., а через несколько лет ляжет в основу так называемого демократического интервенционизма. Артуро Лабриола, как и многие его единомышленники, откровенно и горячо поддерживал Ливийскую войну. Он, как и Сальвемини, находился в это время вне партии, но считал себя революционером. Мотивы, по которым «интеллектуальное крыло революционного синдикализма» было за войну, сводились к тому, что война будет «великолепной школой воспитания в массах боевого духа», а впоследствии этот боевой дух поможет осуществить революцию.
14 марта 1912 г. анархист, каменщик по профессии Антонио Д’Альба совершил покушение на жизнь короля и королевы, когда они отправлялись на богослужение в память убитого короля Умберто I. Покушение не удалось. В это время заседал парламент, депутаты прервали заседание и решили отправиться в Квиринал, чтобы поздравить короля с избавлением от опасности. Три депутата-социалиста: Биссолати, Бономи и Кабрини — пошли вместе с коллегами, и Бономи объяснил это как «жест человеческой солидарности и свойственной романским народам любезности». Партия возмутилась. Тревес писал в «Аванти!», что эти трое «уподобились дурацким куртизанкам». Буржуазная же пресса, как и после убийства Умберто I, хотя не так яростно, обвиняла социалистов в их «доле моральной ответственности».
История с Квприпалом стала главным пунктом обвинения против правых реформистов на XIII съезде партии, состоявшемся в Реджо-Эмилии в июле 1912 г. Правда, и до этого революционные фракции извлекли из нее немалый политический капитал. Одна за другой местные партийные организации заявляли, что отходят от «реформистов» и присоединяются к «революционерам». Между съездом в Модене и съездом в Реджо-Эмилии внутрипартийная борьба продолжала обостряться. Парламентская фракция раскололась, между руководством партии и парламентариями возникло множество разногласий. ВКТ, вначале довольно вяло осудившая войну, стала настойчиво требовать ее прекращения. В эти месяцы вопрос об идеологической линии Социалистической партии встал с исключительной остротой. Война, в которую страна была втянута без предварительных дебатов и одобрения парламента, показала всю ограниченность парламентской демократии. А следовательно, какой смысл в поддержке правительства, на чем в течение 10 лет основывалась тактика социалистов? Перед съездом в Реджо-Эмилин «непримиримые революционеры» были полны решимости завоевать руководство и направить партию по новому пути, покончив с политикой блоков и избавившись от правых реформистов.
Съезд открылся 7 июля 1912 г.; партия могла праздновать свое 20-летие, но атмосфера была явно неподходящей. Ладзари лишь бегло упомянул о памятной дате. Данные о членстве в партии и распространении партийной печати оказались неутешительными. Политический доклад, доклады о работе парламентской группы и об «Аванти!» — все подверглось резчайшей критике. «Наступление «революционеров», развивавшееся параллельно с развитием прогрессивного паралича руководства и парламентской группы, парализованных разногласиями между правыми и левыми реформистами, достигло момента наибольшей напряженности и эффективности накануне съезда в Реджо-Эмплии, не оставляя больше места для сомнений о том, какими будут результаты съезда. В самом деле, съезд лишь официально подтвердил неизбежность давно назревших перемен, а именно разрыва с правыми реформистами» {119} .