«Французы быстро отступали на Павию и чрез Милан на Буфалору; но их опережали вести о происшедшем разгроме. В столице Цисальпийской республики, Милане, произошло страшное смятение; члены Цисальпийской директории, Французы, их приверженцы и вообще горячие республиканцы, бросились бежать в Турин, под покровительством отступавших французских войск. Хотя для путевых сборов беглецы имели лишь несколько часов времени, следовательно не могли забрать с собою слишком много тяжестей, однако транспорт все-таки образовался такой большой, что сильно затруднил движение французской колонны, следовавшей на Турин. Как только Французы вышли из Милана, оставив в цитадели 2400 гарнизона, а в городе больше 400 больных и раненых, — появились казаки, в числе нескольких сотен. Найдя городские ворота запертыми, они стали их отбивать и потом ворвались в улицы. Здесь встретили они французских офицеров и солдат, которые вышли из цитадели или не успели еще туда войти; произошло несколько мелких схваток и забрано больше 30 пленных. Затем, очистив город от Французов, казаки окружили цитадель и таким образом провели ночь. Появление казаков произвело народное восстание; противники Французов бросились истреблять всякие наружные знаки и эмблемы республиканского правления и преследовать тех из выдающихся республиканских деятелей, которые не выехали из города. Казакам же пришлось оберегать и защищать преследуемых…
Рано утром 18 числа, в Светлое Христово Воскресенье, громадные толпы повалили за город, с духовенством во главе, которому предшествовали кресты и хоругви. Австрийские войска уже двигались к городу; встреча произошла на дороге. Суворов слез с коня, подошел к архиепископу, принял благословение, приложился к распятию, поцеловал руку архипастыря и сказал несколько слов, приличных случаю. Продолжая путь в сопровождении войск и возвращавшегося вместе с ними народа, Суворов был встречен у городских ворот Меласом, причем произошел комический случай: видя, что фельдмаршал хочет его обнять, Мелас потянулся к нему с лошади, но потерял равновесие и свалился наземь. Вступление в город было еще торжественнее загородной встречи….
Суворову оказан был в Милане совершенно такой же блестящий, шумный прием, как три года назад Бонапарту, и конечно, значительная доля восторженно встречавших и приветствовавших состояла в обоих случаях из одних и тех же людей. Тогда возбудительно действовали увлечение утопией, фанатизм свободы, равенства и братства; теперь — религиозный фанатизм и разочарование, как последствие не сбывшихся чрезмерных надежд и ожиданий»[61]
.Суворову представили трех сдавшихся французских генералов во главе с Серюрье. Последний заметил, что Суворов действовал весьма рискованно. Фельдмаршал с иронией ответил: «Что делать… Мы, русские, без правил и без тактики: я еще из лучших». Прощаясь с Серюрье, Суворов сказал, что надеется встретиться с ним в Париже.
В Милане Суворов объявил Цизальпинскую республику низложенной и учредил временное правление, до приезда австрийских властей.
Фактически вся власть в Ломбардии перешла в руки австрийского генерала Маласа. Тот сразу же завел в Милане австрийские полицейские порядки, обезоружил и распустил народную гвардию, запретил ношение цизальпинского военного мундира, ввел в обращение билеты венского банка и др.
Между тем Павел I прислал к Суворову своего среднего сына — двадцатилетнего Константина. Целью этого было показать оболтусу боевые действия и навешать десяток орденов.
«Неудобство присутствия Константина Павловича Суворов ощутил в самом скором времени. Великий князь ехал в армию под именем графа Романова. В Вене он был принят самым блестящим образом и пробыл там около двух недель, в продолжение которых не прерывалась цепь парадов и смотров, а также всякого рода празднеств. Не раз торопил его Дерфельден, говоря, что знает хорошо Суворова; что фельдмаршал, начав военные действия, поведет их безостановочно, и великий князь рискует ничего не застать. Вырвавшись наконец из Вены, Константин Павлович приехал 24 апреля в Верону»[62]
.