Я все еще не понимал, как им удалось проникнуть в здание, не включив сигнала тревоги. Но на площадке первого этажа стоял еще один солдат, и провода от ПТ у него на ладони вели к пульту. Он-то и взломал защиту и отключил сигнал тревоги. На меня он глянул лишь мельком. Меня вытащили на тротуар.
Гэйер-стрит была пуста, если не считать двух серых «Пираний», стоявших с включенными моторами и турелями водяных пушек, развернутыми к обоим тротуарам. Если есть на свете что-то страшнее двух броневиков, стоящих у вашей двери, — что ж, я надеюсь не дожить до того, чтобы такое увидеть. Но если ВЧР ожидали бунта по поводу ареста дармоеда-репортера, то их ждало разочарование. Тротуары были пусты, и любой, имеющий хоть мало-мальское соображение, притаился у себя дома за шторкой, подглядывая в щелку одним глазом.
Перед двумя «ЛАВ» стоял тягач, и на вилах погрузчика поднимался в воздух «Деймос» Джона. Они прихватывали все, что только могло иметь отношение к делу — компьютеры, автомобиль Джона, телефоны, даже рукопись ненапечатанного романа. Что непонятно, так это то, что копов поблизости не видно. После слета местных талантов у Клэнси по поводу убийства Джона как-то странно, что ни одной патрульной полицейской машины здесь нет, тем более что меня прихомутали явно за кражу маленького компакт-диска из вещественных доказательств.
По спине пробежал холодок, когда до меня дошло: это собственная операция ВЧР. И на самом деле сохранить эту операцию в тайне от полиции Сент-Луиса было для них важнее всего, и командир группы говорил со штабом явно на шифрованной волне.
Солдат открыл задние люки первой «Пираньи», и гориллы-конвоиры впихнули меня в броневик. За ними взобрались еще двое, один прошел на сиденье рядом с водителем, другой влез по лесенке наверх к водяной пушке.
Задние люки клацнули, закрываясь, и два солдата толкнули меня на сиденье. Один устроился рядом, другой — напротив через узкий проход. Положив на колени винтовки, они помолчали, потом один из них полез в карман танкистской куртки за сигаретами.
— Боюсь, не будет ли слишком много — попросить вас не курить, — сказал я. — Здесь несколько душновато.
Они посмотрели друг на друга и заржали. На нагрудных табличках у них было написано: у одного —
— Нет-нет, попросить можно, — ответил Боб Мулленс, прикуривая. По голосу я узнал того, кто приставлял мне винтовку к затылку. — Попросить ты можешь, черт возьми, чего тебе захочется…
Я не стал спрашивать их мнения о медленной и мучительной смерти от рака легких. Мулленс выдохнул мне в лицо струю дыма и одарил меня улыбкой говноеда; но, так как я не прореагировал, он снова откинулся на спинку сиденья.
— Да-а, сыно-ок, — протянул он, — да, ты вляпался в дерьмо по самые уши.
На глубокую мудрость своего партнера Хефлер выдал визгливый смешок:
— И теперь тебя, дядя, за ушко да на солнышко.
Задашь глупый вопрос — получишь типовой дурацкий ответ. Я уставился в стальной пол, стараясь понять, что со мной происходит. Через минуту водитель включил передачу, и «Пиранья» на своих двух ведущих осях под грохот собственных дизелей рванула вниз по улице.
Меня везли за ушко да на солнышко, и не могу сказать, чтобы я очень радовался этому.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ФАЗОВЫЙ ПЕРЕХОД (19 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)
11. ПЯТНИЦА, 12:01
Дорога от Суларда до стадиона Буша — проехать по ухабистому Бродвею и еще чуть-чуть, но водитель «Пираньи» был чертовски упорен в своем желании найти в искореженном асфальте каждую яму и проехать по ней на полной скорости. Мои новые приятели Боб и Боб заходились до упаду, глядя, как я пытаюсь сохранить равновесие с наручниками за спиной. Меня швыряло взад-вперед, плечи болели от каждого неожиданного поворота машины или толчка. Им это казалось очень смешным.
Смешно. Как мало надо некоторым для смеха. Кто-то очень жестокий отобрал у этих малышей резиновые мячики и погремушки.
Когда броневик замедлил ход, на кафедральном соборе колокол прозвонил двенадцать раз. Колеса еще раз подпрыгнули, будто «Пиранья» взлетела на бугор, и машина остановилась. Из водительского отсека стукнули в стенку. Мулленс встал, схватил меня за плечо и поднял с сиденья.
— Конечная, приятель, — сказал он, а Хефлер тем временем отщелкнул задние люки и вытолкнул крышки наружу. — Пойдем, познакомишься с полковником.
— Ага, — добавил Хефлер, выходя из машины. — А когда он с тобой закончит, приходи к нам — еще покатаемся. Тебе ведь понравилось, правда?
Я молчал, пока Мулленс выволакивал меня из броневика. Машина остановилась перед входом на стадион с Уолнат-стрит. Вокруг площади тянулись бетонные баррикады, увенчанные режущей проволокой. Возле закрытых билетных касс и сломанных турникетов стояли припаркованные «Пираньи». Возле статуи Стена Мьюзиела толпились солдаты ВЧР, околачивая груши и гася чинарики о бронзовый пьедестал. Стен-спортсмен небось в гробу переворачивался.