Итерация

Немалую роль в его воспитании сыграл Григорий Яковлевич — сосед, живущий в квартире рядом, на одной с ними лестничной площадке их старой многоэтажки, которого Герасим называл дядя Гриша. Человеком тот был образованным, преданно любящим точные науки, но главным качеством, которое привлекало в нём парнишку была возведённая в степень абсолюта честность. Как и многие просто порядочные люди, сожалеющие о попрании обществом норм социалистической морали, умеющие честно трудиться, но не способные опуститься до низменных, исключающих понятие совесть методов расталкивания себе подобных в борьбе за место под капиталистическим солнцем, Григорий Яковлевич тоже много работал и редко бывал дома, но даже нечастые встречи имели силу колоссального воздействия на сознание Герасима, отчасти благодаря которому сформировались и его взгляд на жизнь, и основные жизненные принципы — ведь для живущего без отца мальчугана, это был практически единственный мужской авторитет. Например, однажды Григорий Яковлевич сказал ему такие слова:

— Гера, ты понимаешь, математика — это самая прекрасная наука, которую создал человек. Она не только красивая, но и самая честная наука на Земле! В ней можно ошибиться, но нельзя соврать, и тот кто её полюбил и следует ей, сам становится честным. А честность и порядочность — это самые главные человеческие качества, которые хотелось бы видеть в людях. Но в нашей жизни это, к сожалению, не так, и честность людей часто воспринимают как слабоумие. Достоевский так и назвал своё произведение — «Идиот», и поражает оно всех именно этим противоречием.

А ещё Герасим научился ждать. Все воспоминания в прожитой жизни так или иначе были связаны с ожиданием, и размышления о секундах, минутах, часах и ВРЕМЕНИ как таковом появились раньше, чем тривиальная мысль о том, зачем я живу — ведь когда мама уходила по делам, то говорила — «я приду, когда маленькая стрелка будет на этой цифре»; после чего, как только за мамой закрывалась дверь, Герасим бежал на кухню, подставлял табуретку, брал стоящий на холодильнике будильник, ставил его на стол, садился прямо перед ним и подолгу так сидел, разглядывая циферблат и пристально всматриваясь в напрочь застывшую короткую толстую чёрную стрелку часов, тщетно пытаясь уловить её движение; и может быть потому, первая «игрушка», ставшая жертвой на пути познания мира, которую он с молчаливым усердием, влекомый непреодолимым желанием узнать, как ОНО (ВРЕМЯ) выглядит, разобрал, были мамины наручные часы, а память его до сих пор хранит яркие детские воспоминания и об их внешнем виде, и о маленьких, волшебных шестерёнках, крутящихся в блеске ювелирной красоты конструкции загадочного механизма, обнаруженного внутри.

Да, ждать приходилось часто, и уж что-что, а ждать он научился. В детстве, когда время тянется намного медленнее, чем у взрослых, поначалу это было особенно трудно — ждать дома одному того желанного момента, когда же мама придёт с работы, преодолевая при этом совсем простой и казалось бы естественный, но такой сильный и безжалостный для маленького ребёнка, запоминающийся на всю жизнь детский страх одиночества, постоянно отгоняя от себя мысль — «а вдруг она не придёт?», отчего страх только усиливался, и в крохотную, нежную, ещё совсем безгрешную и чрезвычайно ранимую душу трёхлетнего ребёнка вваливалась беспредельная тоска, неминуемо сопровождаемая горьким вкусом неудержимых детских слёз, наворачивающихся на глаза и заставляющих видимые предметы удивительным образом менять размеры, дрожать и искажаться, а потом от моргания легко скатывающихся по щекам, приводя в норму картинку мира, что сразу привлекло внимание и отвлекало от грустных мыслей, а пытаясь воспроизвести странное явление, оказывалось, что слёз-то больше нет, и быстро возникло понимание того, что коротать ожидание гораздо легче, если иметь интересное занятие. (Хотя,.. как всё-таки мало нужно детям для счастья — всего лишь чтобы мама была рядом.)

Учиться ждать он продолжил, когда пошёл в детский садик. Правда теперь ожидание наступало хоть и ежедневно, но только в конце дня, и он тут был уже не один — все дети ждали своих родителей, когда они придут за ними. Слёз уже не бывало, и только страх иногда подкрадывался, если время шло, детей забирали, оставшихся становилось всё меньше, а мама задерживалась. И он был совершенно счастлив, если вдруг мама забирала его первым, а ещё радостнее было, когда из детсада его забирали неожиданно, не дожидаясь конца рабочего дня.

В школе он уже ждал конца урока нелюбимого учителя, ждал начала любимых уроков — особенно физики, геометрии, физкультуры, и конечно, как и все дети, ждал выходных и каникул. Но главное ожидание было связано с желанием поскорее стать взрослым и самостоятельным.

Так, постепенно, причины ожиданий менялись, и наступило время, когда из детских тягостных они стали превращаться в продуманные и намеренно спланированные.