Итоги № 3 (2014)

Последние европейские войны — австро-прусская и франко-прусская — оказались короткими. Молодое поколение знало о них по картинкам и рассказам дедов. Начало XX века стало временем бурного развития экономики, растущей международной торговли, научного и технического прогресса. Менялся облик городов: их население росло, улицы становились шире, витрины магазинов — богаче, появились автомобили. Все большее количество людей могло позволить себе образование, путешествия, покупки. Война грозила разрушить это благополучие. Фактическое отсутствие границ и устойчивая валютная система (золотой стандарт) диктовали мирное сосуществование держав.

Английский пацифист Норман Энджелл в своей книге «Великое заблуждение» пытался убедить в том, что преимущества от развития международных обменов превышают выгоды от возможной победы в войне и что в эпоху растущей экономической взаимозависимости европейская война станет равно пагубной для победителя и побежденного. Еще одной одой миролюбию стал многотомный труд жившего в России польского финансиста Ивана Блиоха, предсказывавшего, что из-за прогресса в вооружениях война примет затяжной, окопный характер и закончится не по причине победы одной из сторон, а вследствие взаимного истощения.

Однако эти предупреждения не были услышаны. Еще в 1905 году начальник германского генерального штаба Альфред фон Шлиффен, казалось, нашел рецепт ведения победоносной войны на два фронта. Учитывая низкие темпы мобилизации русской армии из-за огромной территории империи и недостаточно развитой сети ее железных дорог, он предложил в начале войны сосредоточить силы только на Западе. То есть в первую очередь нанести удар по Франции и сокрушить ее в течение шести недель, а затем обратить немецкие армии против России. В соответствии с планом Шлиффена германские войска должны были вести наступление через территорию Бельгии — так можно было избежать длительной осады крепостей, построенных на франко-германской границе. Блицкриг — молниеносная война!

Венценосная семья

Не одна Германия готовилась к военному столкновению. Даже в островной Англии, которая придерживалась в последней трети XIX века политики «блестящей изоляции», исключавшей участие в военных союзах и европейских конфликтах, с 1905 года начали обсуждать проекты отправки экспедиционных сил на континент. Раскол великих держав на блоки — Тройственный союз и Антанту — только подтверждал, что, если вспыхнет новая война между ними, она примет общеевропейский характер. Тем более что монархическая солидарность как основа внешней политики на практике оказалась иллюзорной.

Да, августейшие дома Европы были связаны между собой родством, и весьма тесным. Так, английский король Георг V приходился кузеном Вильгельму II и Николаю II. Но даже видимого единства в этой «общеевропейской семье» не существовало. Взрывной характер Вильгельма II, частая смена его настроений вызывали нескрываемое раздражение и в Лондоне, и в Санкт-Петербурге. Импульсивные шаги кайзера на международной арене воспринимались другими державами как вызов. По свидетельству британского министра иностранных дел лорда Лэнсдауна, выражения, в которых Эдуард VII (отец Георга V) писал о своем немецком племяннике, «приводили в ужас». Не оставался в долгу и кайзер Вильгельм. Он обвинял Эдуарда VII в «окружении» Германии, создании сети союзов, призванных поставить преграды на пути реализации германских целей. И правда: король-очарование, как называли Эдуарда VII, всегда испытывал симпатии к Франции, часто отдыхал в Париже.

Впрочем, не только британский конституционный монарх, но также германский и российский императоры далеко не во всем были свободны в выборе внешней политики. Формально она оставалась прерогативой венценосных особ, однако в действительности разрабатывали ее совместно с правительством — с министерством иностранных дел, учитывались и позиции военного руководства. Монархи вынуждены были считаться с экономическими интересами элит, с общественным мнением. Да это и понятно: стабильность положения императоров и королей зависела от их способности создать максимально широкую социальную базу для правления.

Династические узы становились менее прочными, чем связь монарха с государством. Живым символом девальвации монархических ценностей в международных делах стал Александр III, с непокрытой головой слушающий исполнение революционной «Марсельезы». Это произошло в 1891 году, когда французская эскадра прибыла с дружеским визитом в Кронштадт, а монархическая Россия и республиканская Франция подписали союзный договор.

По агентурным данным