Итоги № 42 (2012)

— Всю жизнь я работаю. Много и серьезно. Может быть, поэтому я и достигла определенных высот.

— Десять лет сотрудничества с «Мет»... Самые яркие моменты?

— Дебют, конечно, вспоминается, Наташа в «Войне и мире». Большой был успех! «Пуритане» тоже вспоминаются. Вдруг решила привнести в постановку что-то свое и придумала позу — пела, лежа на диване, свесив голову вниз.

— Это не было предусмотрено?

— Нет.

— Режиссера, наверное, чуть удар не хватил.

— Ветхая, заезженная постановка, и я скучала в ней. Это была абсолютная импровизация.

— Разве возможна импровизация в опере?

— Возможна, если ты не мешаешь другим певцам и трафику на сцене.

— Вам «Любовный напиток» хорошо знаком. Вы уже пели Адину раньше...

— Да, в Венской опере. И с Мэтью Полензани, исполняющим партию Неморино, я пела год назад в Мюнхене. В Нью-Йорке с ним же выступала в «Доне Паскуале». С режиссером «Любовного напитка» Бартлеттом Шером мы работали на «Сказках Гофмана» три года назад.

— Где сложнее работать, в Вене или Нью-Йорке?

— В Венской опере была всего одна репетиция, причем не на сцене, а в комнате, где на полу сделаны надписи-указатели. После сразу спектакль, который записывался на диск. Так там делается. Не видишь ни декораций, ни костюмов.

— Вам такая быстрота нравится?

— Не очень. Я люблю, чтобы все было тщательно отрепетировано, особенно в музыкальном плане.

— Вас раздражает, когда кто-то из партнеров по сцене, грубо говоря, дает петуха? Хотя что я говорю, в вашей исполнительской лиге таких проколов в принципе, видимо, не бывает...

— Всякое бывает. Если партнер взял не ту ноту случайно, я не злюсь. Если партнер плохо подготовлен или недостаточно талантлив — ну не тянет он, — вот тогда я злюсь. Но обычно, когда готовится новая постановка, меня спрашивают, устраивают ли меня партнеры.

— Оперный жанр нередко считают закостенелым, цепляющимся за каноны академизма. Как вы относитесь к опытам молодого режиссера Василия Бархатова, раскручивающего проект «Опергруппа», дабы стимулировать сценические эксперименты?

— Хорошо отношусь. Мне нравится современный подход, если он не убивает музыку. Люблю новые звучания, новые костюмы, новые декорации. Когда музыка сохраняется, это бывает очень интересно.

— А если музыка новая, скажем, атональная, сложная?

— Интересно. Есть такой китайский композитор Тань Дунь. Пишет большие, сложные оперы. Там и костюмы сумасшедшие, и элементы восточного театра, и даже акробатика. Певцы специально натренированные. Обычный оперный певец такое не споет, потеряет голос (берет непостижимо высокую ноту и пару секунд «вибрирует»). Магнетическое зрелище!

— Себя в такой постановке видите?

— Нет. Но мне и не предлагали. Правда, если предложат, то откажусь. Я пою бельканто. Если начну петь такую музыку, то прекращу петь бельканто. Сейчас очень много русских певцов, прекрасно поющих бельканто. А итальянских певцов очень мало. Парадокс.

— Вы недавно спели дуэтом с Филиппом Киркоровым. Неужели возможно соединить классику и попсу без ущерба для первой?

— Если музыка популярна, то она имеет право на существование. Филиппа я обожаю. С ним было здорово выступать, и песня была замечательная. Но переключаться на кроссовер, пусть бы это и принесло больше славы и больше денег, мне неинтересно. Я люблю оперу.

— Вы себя относите к русской школе?

— Не совсем. Мой педагог, профессор Новиченко (Тамара Новиченко — профессор кафедры сольного пения Санкт-Петербургской государственной консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова. — «Итоги») дала мне основу, на которую я достраиваю и достраиваю то, что называется школой. Школа, в общем, едина во всем мире. Петь надо на одном дыхании и в грудной резонатор, как сказала Елена Образцова. Но этого почти никто не может делать — очень трудно.

— Есть тонкости, технические уловки?

— Есть. Миллионы.

— Они секретны?