Итоги № 45 (2012)

— Вы, к слову, когда познакомились с Борисом Николаевичем?

— В 90-м, во время работы над программой «500 дней». Потом встречи тоже случались, хотя не скажу, что часто.

— Не опасались, что Ельцин отставит вас вместе с ЧВС?

— Понятно, что решение носило политический характер. Борис Николаевич отстранял в первую очередь Виктора Степановича, поэтому ключевые министры остались в правительстве.

— Как думаете, Кириенко понимал, что идет на расстрельную должность?

— Он слишком короткий срок отработал премьером, чтобы иметь возможность радикально повлиять на положение дел. Экономическая ситуация была объективно крайне тяжелой. Нефть стоила от девяти до двенадцати долларов за баррель, деньги в казне отсутствовали, приходилось на ходу принимать очень непростые решения.

— Значит, избежать дефолта вы никак не могли?

— Мы просчитывали все сценарии. Но тут важно не путать две вещи. Была проведена девальвация, «отвязка» от фиксированного валютного коридора, и отказ от части гособязательств. В случае, когда помощи МВФ оказывалось недостаточно, иного способа реструктуризации долгов не существовало. Нас упрекали, что такие жесткие меры нельзя проводить одновременно и девальвацию стоило сделать раньше. Да, мы предлагали осуществить ее еще осенью 97-го, но ни Кремль, ни Центробанк на это не пошли, что тоже объяснимо. Россия сидела сразу на двух иглах: поддержка МВФ, требовавшего сохранения фиксированного курса, и пирамида ГКО, куда вкладывали деньги инвесторы, по сути, финансировавшие госбюджет. В итоге дотянули до крайности. К августу 98-го, когда золотовалютные резервы составляли около двенадцати миллиардов долларов, развести дефолт и девальвацию было невозможно. Тогда, в 98-м, никто из нефтяников и в самых смелых мечтах не верил, что черное золото подорожает хотя бы до 25—30 долларов за бочку. В историческом же плане решение о девальвации принесло несомненную пользу отечественной экономике, создав возможности для развития ряда отраслей, что и привело к рывку ВВП в первой половине нулевых годов.

— Что вы испытали, услышав заявление Ельцина перед телекамерами, дескать, рубль не упадет? А через несколько дней он рухнул. Рубль, не Ельцин…

— Это была ситуация абсолютного конфуза. Первое лицо государства что-то обещает, а наутро его слова дезавуируют. Но, понимаете, Борис Николаевич плохо разбирался в деталях экономики. Он сказал, а потом к нему полетели Дубинин, Кириенко и Чубайс, попытались объяснить, почему решение неизбежно и должно быть принято.

— Ваше вхождение в кабинет Примакова опять подразумевалось автоматически?

— Нет, Евгений Максимович рассматривал разные кандидатуры. Я полагал, что меня вряд ли оставят. Но так получилось, что Кириенко и Дубинина, премьера и главу ЦБ, отправили в отставку сразу, во власти из действующих экономических фигур я остался один, а работы в переходный период было невпроворот. Примаков продолжал поиски, звал Александра Жукова. Тот отказался, не захотев становиться моим сменщиком. Большого количества добровольцев не наблюдалось. Минфин не самое сладкое место. Особенно в то время. В итоге Евгений Максимович решил ничего не менять, позволив мне самому разбираться в возникшей после августа ситуации.

— Александр Шохин рассказывал, что не пошел к Примакову на пост вице-премьера из-за того, что с ним не согласовали вашу кандидатуру.

— Думаю, это одна из удобных форм для объяснений своего отказа. Александр Николаевич — опытный аппаратчик, он стремился усилить позиции в правительстве и взять контроль над Минфином и казной. Но мы ведь давно друг друга знаем, и Шохин отдавал себе отчет, что я никогда не стану техническим исполнителем... Впрочем, это касается не только наших личных взаимоотношений, настоящий министр финансов не может быть зависимой фигурой от промежуточных звеньев и подчиняется напрямую лишь первому лицу в правительстве или стране.

— Все обернулось бумерангом весной 99-го, когда вас назначили вице-премьером в кабинете Степашина, выдернув при этом кресло главы Минфина и усадив в него Касьянова…