— Есть у меня правило — от начальства надо быть на расстоянии окрика. Если ты нужен, ты услышишь. И не мозоль глаза. Потому что любая близость с начальством в конечном счете тебя может превратить в шута. Я всегда от руководства нахожусь на расстоянии, поэтому считаю, что у нас с ним были замечательные отношения. Разное было, и снимал он меня не раз. Я при Юрии Михайловиче 14 лет был главным архитектором. Имею 14 выговоров — каждый год по выговору. Один вообще замечательный, потому что такого нет ни у кого. Звучит он следующим образом: за высказывание собственного мнения после общепринятого решения. Это было, когда Зураб Церетели хотел хрустальную часовню поставить на Манежной площади. До сих пор там есть пустой пятачок, в свое время на этом месте стояла часовня Александра Невского. Я был против и провел Архитектурный совет, где все тоже высказались против. Говорю же, что умею докладывать. Тем временем положительное решение было уже принято на правительстве. Церкви нет, но есть выговор. И бог с ним… Лужков был очень увлекающимся человеком. Если почитать протоколы заседаний, можно многое понять. Когда делали Манежную площадь, Зураб представлял на одном из совещаний фигуры зверей, которые планировалось разместить по берегам Неглинки. Я приехал раньше мэра, осмотрелся: звери как звери, только медведь похож на большую бронзовую грушу, толстопопый такой. Появился Лужков. Походил, посмотрел и говорит: «Все-таки нерусский ты человек, Зураб, ничего не понял в русских сказках. Знаешь, какой у нас медведь?» Становится на ступеньку бытовки и принимает позу, в которой и стоит сейчас медведь на площади. Не поленитесь, посмотрите. В протоколе этого дня так и записано: «Добавить волку ярости, а медведю удивления».
Лужкову за многое благодарен, мне интересно жить и работать в нестандартных ситуациях… Недавно виделись с ним в Сочи, очень тепло поговорили. У него великолепная память. Он по имени-отчеству — даже самому нерусскому — запоминал людей один раз и на всю жизнь. И это производит впечатление.
— С Шалвой я в прекрасных отношениях. Он очень интересный человек, в разговоре яркий, убедительный. «Россию» мне не жаль, с нею поступили правильно. А вот Военторг и «Москва» — другое дело. Считаю, что необязательно было их сносить. Это я и тогда говорил, и сейчас. Но когда ты находишься на госслужбе, особенно в исполнительной власти, ты свое собственное мнение можешь иметь до выхода решения, а дальше или уходи, если уж ты принципиально не согласен, или, будь любезен, исполняй. К тому же есть какие-то вещи, которые предполагают издержки, мы идем на них ради какой-то глобальной цели, например ведем Третье кольцо. Снос Военторга ни к чему такому важному не привел…
— Сначала сюда потянулись иностранцы, скажем так, низкой квалификации. Первый проект на месте гостиницы «Россия» делали итальянцы — вообще специалисты по интерьерам. Потом стали обращаться к звездам. Но тут оказалось, что для хорошего мастера ценовая политика не последнее дело. Я видел, как Чигиринский и Фостер составляли договорные отношения. С архитектурой мы разобрались за полдня, посмотрев варианты. Потом три дня они сидели и ругались по каждой странице сметы. Чигиринский в самом деле хотел, чтобы «Россию» делал Фостер. Это не была авантюра. А многие другие стали привозить иностранцев — Заху Хадид, Фрэнка Гери (чудесный человек, кстати) и многих других, как прикрытие. Мол, кто на каком-то там Общественном совете против Захи посмеет выступить! А после эскизного проектирования садился наш архитектор и доделывал все, что хотел инвестор. Это была чистая обманка для легкого прохождения какой-то спорной вещи. Второй вариант — экономили деньги. Эскиз, концепция даже у мастера не так дорого стоят, а потом архитектор Сидоров заканчивает это уже за копейки.