Читаем Итоги № 28 (2013) полностью

— И то и другое. Отец мой умер в девяносто лет, мама не дожила всего несколько месяцев до этого же возраста... Жизнь дается нам свыше, наше дело распорядиться ею так, чтобы не было стыдно. Я лишь единственный раз дал слабину: пробовал покончить самоубийством. В Калинине, в четырнадцать лет. Бесконечная война, отец в тюрьме, похоронка, изможденная мать и бабушка после инсульта... И голод до звона в ушах! Безнадега кромешная. Я нашел патрон, которых после оккупации у нас было навалом, и вставил его между спиралями электрической плитки. Написал маме прощальное письмо с просьбой о прощении, надел чистую рубаху — надо же: все продумал! — и включил в розетку плитку, подставив под воображаемую траекторию пули грудь. Спас меня случай: бабушка, ушедшая в магазин за пайкой хлеба, неожиданно вернулась. Она открыла своим ключом дверь, и я инстинктивно отпрянул в сторону. Патрон грохнул, пуля пролетела мимо меня и ушла в форточку. Бабушка так ничего и не поняла, а письмо маме я разорвал и никогда ей об этом не рассказывал.

Оглядываюсь назад и ловлю себя на мысли, что по молодости лет я не раз и не два испытывал свою жизнь, чтобы потом жить долго и интересно. И в полынье едва не утонул подо льдом, и под трамвай мальчишкой угодил, когда прыгал на ходу на подножку, и под дулом пистолета уголовника стоял... Страха за себя, любимого, я не испытываю — это мерзкое, парализующее чувство, — больно переживать за близких тебе людей, за дорогое тебе дело, терпящее крах.

— Я читал, что после одного из ваших авторских вечеров в Израиле, куда люди уезжали, увозя с собой как самую сокровенную ценность подшивку «Юности», на вопрос одного из присутствующих, что стало с этим журналом, вы ответили: «Кончилась «Юность»...» А как вы оказались в «Юности»?

— Земляческий рефлекс помог: Борис Николаевич Полевой, классик советской литературы и главный редактор «Юности», был тоже из Калинина. Мы с ним даже в одной школе учились, но с разницей в двадцать лет. Полевой приметил меня как поэта и журналиста, когда мне исполнилось чуть больше двадцати. Следил за мной, помогал по возможности... Мне вообще повезло на учителей. Это и Сергей Наровчатов, и Михаил Луконин, давший мне рекомендацию в Литинститут, и Евгений Долматовский, в поэтическом семинаре которого я занимался... Удивительной была сама атмосфера Института имени Горького. Ведь моими товарищами по учебе были Юлия Друнина и Константин Ваншенкин, Юрий Бондарев и Николай Старшинов... Фронтовики. Я смотрел на них снизу вверх, ибо был моложе их на долгую войну...

Пригласив меня в «Юность», Полевой сразу отдал мне на откуп всю поэзию в журнале. Как первый заместитель главного редактора занимался я и многими другими делами. Как я воспринял предложение Полевого работать с ним? Да как подарок судьбы! Сказочный, невероятный... Можно что угодно говорить про семидесятые годы, но для «Юности» это была пора открытия великолепных литературных талантов:

Скучаю по Советскому Союзу...

Не по тому, что нам держал петлю,

А по тому, что подарил мне Музу

И не сводил всю нашу жизнь к рублю.

Эти стихи я посвятил Нобелевскому лауреату Жоресу Ивановичу Алферову. Не сметь очернять ту эпоху! Старики тогда, в предвоенные годы, не умирали от голода, а дети ездили в пионерские лагеря... Романтика была. Молодежь отправлялась на БАМ не за длинным рублем. Негоже малевать жизнь только черной краской, так пишут только обезьяны.

— А правда ли, что занять пост главного редактора журнала вам помог Евгений Евтушенко?

— Недавно говорил с Женей, который сейчас лечится в Америке. По пути туда он выступил в Киеве. В зале, говорит, было битком. В основном молодежь! «Мы не зря жили, не зря писали», — признался мне Евтушенко. Из Великолепной Пятерки моих друзей-поэтов только он остался в живых. Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Булат Окуджава и он, Женя:

Пять легендарных имен,

Пять гениальных поэтов,

Вышли они из времен

Пушкина, Тютчева, Фета...

И, породнившись судьбой

С их поэтической силой,

Стали самими собой —

Как и задумано было.

Рядом их книги стоят:

Белла с Андреем и Роберт,

Женя и грустный Булат.

Час их бессмертия пробил.

Как одиноко теперь

Жене, с кем все начинали,

Возле нежданных потерь,

Около горькой печали.

Пять легендарных имен,

Пять гениальных поэтов —

Вспыхнул вдали небосклон

Пушкина, Тютчева, Фета...

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже