Итоги № 45 (2012)

О чем начинает говорить интеллигентный человек в ответ на просьбу рассказать о себе? Правильно — о книгах, которые его сформировали, и о людях, которые его окружали. Именно так устроена знаменитая книга филолога Михаила Гаспарова «Записи и выписки» — пожалуй, эталонная автобиография новейшего времени. По тому же принципу организована и новая книга Людмилы Улицкой, чем-то смутно похожая на гаспаровскую: в нее вошли фрагменты интервью разных лет, мемуарные виньетки, эссе о книгах и писателях, заметки о друзьях, о семье, об идеях, казавшихся важными на определенном жизненном этапе, и прочий мемуарный балласт, который в изобилии копится у каждого человека. Так что «Священный мусор», формально оставаясь сборником малой прозы, по сути дела является вполне самодостаточным и цельным высказыванием, сообщающим об авторе куда больше, чем любая — даже самая подробная — биография.

Принято считать, что читатель любит романы и предпочитает их коротким текстам. Однако к «Священному мусору» сказанное не относится: едва выйдя из типографии, он уже успел вскарабкаться на первые места книжных чартов. Так что стартовый тираж в 100 000 экземпляров (немыслимо высокий по нынешним малокнижным временам) вовсе не выглядит перебором.

Пытаясь передать суть собственного текста во введении к книге, Улицкая уподобляет его коллекции сентиментальных сокровищ, на протяжении многих лет хранившихся у нее в коробке из-под скороходовской обуви: гимназический значок, порванные бальные перчатки, разбитый китайский чайный сервиз, кусок роддомовской клеенки... Разрозненные, мусорные и в то же время совершенно бесценные вещицы, которые можно выбросить, но с которыми все равно невозможно расстаться, — то же самое можно сказать и о воспоминаниях, составивших основу «Священного мусора».

Опыт первого прочтения пастернаковской повести «Детство Люверс» — и опыт собственного девочкиного взросления. Жизнь и смерть подруги ранних лет Маши — дочери поэтессы Маргариты Алигер и писателя Александра Фадеева. Мысли о генетике как науке, которой писательница посвятила молодость, — и о собственной семейной истории, распадающейся на две взаимоисключающие на первый взгляд линии — богемно-интеллигентскую со стороны отца и куркульско-мещанскую со стороны матери. Рассуждения о набоковском «Даре», сформировавшем, по мнению Улицкой, русский язык ХХ века точно так же, как пушкинский Онегин сформировал русский язык века XIX, — и щемящие выдержки из лагерных писем деда, на две трети посвященных книгам и вообще священному и странному феномену чтения. Фантастическая, достойная большого и полнокровного романа история одноклассницы Любы — московской модницы, в нищие 50-е годы мастерившей из старых гардин и мебельной обивки немыслимой красоты и экстравагантности наряды, а после ставшей признанным экспертом в области стиля и консультантом сразу нескольких миланских Домов моды. Мужество и веселье, сдержанность и свобода Нины Бруни-Бальмонт — старшей подруги Улицкой, легендарной женщины, пережившей троих детей и любимого мужа, но при этом сумевшей превратить всю свою жизнь (да что там жизнь — даже собственные похороны) в праздник. Нищий кавказский мальчишка в вагоне метро — и мысли о толерантности, а еще о том, почему в России она так плохо приживается. Споры вокруг романа «Даниэль Штайн» — и собственные отношения с Богом...

Что-то в «Священном мусоре» выглядит частью ненаписанного романа, что-то — заготовкой к нему, что-то вполне укладывается в форму традиционного рассказа которые, пожалуй, удаются Улицкой лучше всего остального, а что-то похоже на ту прозу, которую мы привыкли находить под обложками ее книг разве что интонацией, тембром авторского голоса. Однако из всего этого «священного мусора», из осколков, обрывков и фрагментов складывается картина необычайной целостности и полноты — образ писательницы проступает сквозь мелкую словесную рябь зримо, объемно и как-то поразительно достойно. Последнее, впрочем, совершенно неудивительно: если кто из современных отечественных литераторов и может претендовать на титул нравственного камертона наших дней, то это, пожалуй, именно Улицкая. И нынешняя книга — очередное тому доказательство.

Эффект матрешки / Искусство и культура / Художественный дневник / Кино

Эффект матрешки

/ Искусство и культура/ Художественный дневник/ Кино

В прокате «Облачный атлас» Вачовски и Тыквера