- Ага, а почти все участники этих дел уже мертвы. Но тут важны детали и подробности. Уверяю, при должной подаче эта книга может иметь колоссальные политические последствия. Положим, политический режим она не разрушит, но подкинет его ненавистникам немало поводов обосновать свою ненависть... а это опасно. Особенно в преддверии референдума.
- Но почему же он хотел передать это атлантистам? Я всегда считал князя твердым патриотом...
- Я тоже твёрдый патриот, - криво усмехнулся Хайнц, - и ты тоже. Но почему-то у тебя в руках пистолет, и направлен он на меня. Если бы события повернулись чуть иначе, могло бы быть и наоборот. И самое смешное - каждый из нас уверен, что служит интересам Райха, как мы их понимаем. Вот и князь тоже уверил себя, что публикация его откровений - в интересах Германии, как он её понимает.
- Как он их понимает, - машинально поправил Фридрих.
- Нет, я не оговорился. Князь воспринимал Германию не только как Райх. Кажется, он до последнего сохранял двойную лояльность...
- Я не верю в это, - Власов чуть подался вперёд. - Хотя, конечно, европейский аристократ с такой родословной должен чувствовать себя связанным не только со своей страной, но и с Европой в целом. Но не более того. Князь был человеком долга. А долг запрещает служить двум господам.
- Нет, не то. Речь идёт о чисто дойчских вещах... Но это долго объяснять. В общем, у него были свои причины досаждать системе. И заодно "исполнить свой долг перед Историей". Князь был тщеславен - что да, то да.
- А причем тут Гельман? Переговоры с западным издательством шли через него?
- Насколько я понимаю, нет. Гельман узнал о существовании рукописи - скорее всего, от проболтавшейся Рифеншталь - когда вопрос был уже решен, и князь собрался передать книгу через Галле. Старуха, кстати, была против всей этой затеи...
- Ну еще бы, - желчно усмехнулся Фридрих, - ведь публикация книги закрывала ей денежный краник.
- Ну да. Я это тоже выяснил. Но отговорить князя она не сумела - сам знаешь, как упрям был покойный - а запретить ему распоряжаться собственными мемуарами, естественно, не могла. Возможно, он пообещал ей в утешение какой-то процент издательских отчислений, не знаю... Так или иначе, Гельман понял, что упустил возможность сорвать хороший куш на посреднических услугах. Однако он рассудил, что на подобный товар можно найти и другого покупателя, с прямо противоположными мотивами.
- То есть Управление.
- Да. Он, конечно, понимал, что играет с огнем, и был очень осторожен, действовал через посредников. Но мы все равно выяснили, что за ними стоит он... Так вот, он выкрал рукопись и предложил Управлению ее приобрести, прислав в качестве доказательства отсканированные фрагменты. Я был послан в Бург разобраться с этим делом и, скажу не хвастая, провел его успешно. Гельману пришлось сильно укоротить первоначальные аппетиты - достаточно было указать на тот факт, что его инкогнито раскрыто. Точнее, на тот момент это было предположение, но блеф сработал. Даже не знаю, чего он испугался больше - проблем с Управлением или гнева Фрау, - усмехнулся Эберлинг. - А учитывая, что рукопись оказалась не оригиналом, а копией, он получил и вовсе сущие пфеннинги - и, похоже, был еще рад, что выпутался из этой истории. Все же в прежних своих махинациях он не осмеливался напрямую перебегать дорогу
- Я все-таки не понял, что ему было нужно от меня, - признался Власов. - Раз книги у него уже не было.
- А, это все чепуха, - пренебрежительно махнул пальцами Эберлинг. - Ну во-первых, он надеялся продать тебе свое досье на лихачевцев, то есть, конечно, на рифеншталевцев. Он и ко мне с этой идеей подкатывался, но я не вдохновился. Почти все, что он мог нам предложить, мы и так получаем через Калиновского - собственно, ты читал эти материалы - а оставшееся не представляло практического интереса. Разумеется, я не объяснял ему причин отказа, вот с твоим появлением он и возомнил, что Управление передумало, и у него появился второй шанс.
- Боялся гнева Фрау и в то же время пытался продать их всех с потрохами?
- Ну да. Такой уж он был человек. Ну, это не просто так, конечно... Просто Гельман, как к нему ни относиться, тоже чувствовал, что все рушится. Только ни в какую Ингерманландию он, разумеется, не верил. И ни в какое светлое демократическое завтра для России тем более. А верил он исключительно в то, что сейчас самое время переводить любые активы в деньги и liniat' с ними на Запад. Пока не накрыло обломками.
- А во-вторых?
- Что во-вторых?
- Ты сказал, что это первая причина его навязчивого внимания к моей персоне.
- Вторая, - Эберлинг усмехнулся, - это моя маленькая телефонная просьба подольше поводить тебя за нос с целью задержать в Бурге. Сам понимаешь, в Москве ты и твое расследование были мне ни к чему. Уж не знаю, что он подумал, получив от одного офицера РСХА такую просьбу в отношение другого, но, во всяком случае, меня он боялся больше, чем тебя. Уже хотя бы потому, что я вышел на него сам.