Юбер аллес (бета-версия)

"Я пишу эту книгу не для современников и даже не для потомков, ибо и те, и другие, хотя и по разным причинам, но в равной степени не заинтересованы в правде. Первые озабочены своими планами, сиюминутными или глобальными, для которых правда являет собой и очевидное препятствие, и удобную жертву. Что касается потомков, то они либо недопустимо пристрастны, либо постыдно равнодушны к деяниям своих отцов, причём пристрастие и равнодушие вовсе не исключают друг друга..."

Фридрих подумал, что долгое затворничество испортило не только характер великого пилота, но и его стиль. С точки зрения Власова, сухие и точные параграфы "Тактики воздушного боя" явно превосходили "Воспоминания" даже с чисто литературной точки зрения. Увы, похоже на то, на затянувшемся досуге князь перечитал интеллектуальной литературы - и, разумеется, вынес из этого чтения культ длинной фразы и привычку к мудрствованию по пустякам.

"... Однако, несмотря на окружающие меня многочисленные образчики духовного разложения, я всё ещё льщу себе надеждой, что мир ещё не настолько испорчен, чтобы вовсе перестать порождать немногочисленное племя свободных духом, коих интересует не только шелест знамён или грязные и кровавые пятна на них, но истина сама по себе. Этим редким, выдающимся умам я и посвящаю свою книгу. В ней они найдут несколько крупиц той истины, которую они тщетно будут искать в других сочинениях, написанных людьми с более гибкой совестью..."

Власов поймал себя на внезапно вспыхнувшей неприязни к покойному. Старик прекрасно понимал, кто заинтересован в публикации его откровений и какая именно публика будет их читать. Похоже, помимо испорченного стиля, автор "Тактики" приобрёл ещё и вкус к лицемерию... Фридрих с отвращением закрыл платтендат и взялся за следующий, где начинались "Предварительные сведения".

"Я, Хайнрих Александр Людвиг Петер цу Зайн-Витгенштайн, появился на свет 14 августа 1916 года в Копенгагене. В настоящее время я остаюсь единственным представителем нашей ветви фамилии. Оба моих родных брата погибли в великой войне: младший, Александер - как подобает воину, в сражении, старший, Людвиг - при иных, не менее трагических обстоятельствах, о которых я расскажу в другом месте.

Наш род издревле славился своими традициями, важнейшей из которых является теснейшая связь наших мужчин с воинской службой. Можно даже сказать, что война - наше традиционное семейное занятие.

Впрочем, моя семья и её традиции заслуживают большего, чем несколько сухих слов, а потому я прерву своё ещё не начавшееся повествование экскурсом в историю моей фамилии, каковая история теснейшим образом переплетена с историей Германии и Европы в целом.

Итак: первые, не вполне достоверные, упоминания о нашем роде восходят к десятому веку..."

Власов тяжело вздохнул: стало понятно, что тщеславный старец не сможет не перечислить всех своих предков и их славные деяния. Так и оказалось: "небольшому экскурсу" Хайнрих цу Зайн-Витгенштайн отвёл семь страниц. В потоке слов мелькали самые разные имена, начиная с Фридриха Бранденбургского и королевы Хельги, которые каким-то образом поучаствовали в судьбах рода, и кончая берлебургскими курфюстами и их потомством по разным линиям, с аккуратно выписанными в сносках ссылками на всякого рода источники - от Готского альманаха до стандартного учебника дойчской истории. Власов не стал вчитываться. Глаз зацепил только парочку русских фамилий.

Столь же быстро он просмотрел отрывки из детские и юношеские воспоминаний, начинавшиеся длинным рассуждением о положении среднего сына в семье и связанных с этим проблемах. Судя по нумерации, вся эта муть в оригинале занимала страниц сорок. Фридрих невольно пожалел атлантистских любителей жареного, которым придётся продираться сквозь эти дебри. Впрочем, напомнил он себе, скунсы не стесняются публиковать выжимки и фрагменты, и князь - даже будь он жив - не смог бы воспрепятствовать тому, что из его сочинения безжалостно выкинули бы всё лишнее, оставив только то, что интересно читателям и дискредитирует Райх...

Он просмотрел ещё несколько датов. Там были воспоминания боевой молодости, начинавшиеся с подглавы "Мой первый полёт", несколько более интересные. Когда речь шла о самолётах, Зайн-Витгенштайн писал живо, увлечённо и искренне. К людям же он относился с холодным безразличием, деля их на начальство, подчинённых, соперников и врагов. Остальные для него не существовали.

Однако на протяжении первых глав текста автор упорно избегал всяких разговоров о политике. Было совершенно непонятно, как он относился к событиям тридцать третьего года, нацификации, и прочих реалиях того времени. Власов, жалея о невозможности запустить текстовый поиск, профессиональным взглядом обшаривал страницы, ища ключевые слова - "Хитлер", "партия", "национал-социализм" и так далее. Эти слова попадались, но редко и в совершенно нейтральном контексте.