Читаем Иуда полностью

Близко к Учителю сидел и Петр; вид у него был гневный, почти угрожающий, и только, когда на него взглядывал Иисус, он смягчался. Тут же сидел Иаков, пытавшийся улыбаться, чтоб скрыть слезы, готовые выступить у него на глазах, и Андрей, с расширенным, недвижно устремленным в пространство взором, словно он провидел будущее и свою собственную участь, и Фома, недоумевавший, говорит ли истину то чувство, которое ему подсказывает, что его сомнениям наступил теперь конец. И все остальные, с различными мыслями и различными выражениями лица, но объединенные одной и той же великой скорбью.

Трапеза была кончена, но Иисус не подавал еще знака, чтобы встать из-за стола. Он погрузился в размышления, и беседа прервалась. Но, наконец, Иоанн спросил:

— Господи, где проведешь Ты эту ночь?

Иисус посмотрел на него с печальной улыбкой.

— Где? — повторил Он. Еще несколько минут Он безмолвствовал и потом продолжал громко и внятно, так что все это слышали.

— Мы пойдем в Гефсиманию и там останемся на ночь.

Им показалось, что Он сказал это с каким-то особым, но непонятным умыслом.

Гефсиманией называлось селение на Елеонской горе, где они часто собирались.

Снова воцарилось молчание; на всех нашло какое-то тяжкое, гнетущее настроение, и они смотрели на Учителя, удивляясь странному выражению Его лица. Он всех их обвел пытливым взором, не взглянул только на Иуду, затем сказал почти шепотом, но так что ни от кого не ускользнули Его слова:

— Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.

Ропот пробежал среди них, и с тоскливым недоумением стали они переглядываться. Вдруг послышался трепещущий голос:

— Господи, не я ли?

Это был Фома; он привстал и смотрел на Иисуса с горестным упреком в своем умоляющем взоре. Глаза всех устремились на него, но на его вопрос Иисус ответил едва заметной улыбкой.

Петр тоже поднялся; руки его невольно сжались в кулаки, и пытливый, угрожающий взгляд переходил с одного ученика на другого. Под конец он остановился на Иуде, который все время сидел все так же неподвижно, с бледным лицом и потупленным взором. Глаза Симона Петра сверкнули, и он настойчиво удержал на нем свой взгляд. Иуда его почувствовал и поднял голову против воли; Петр презрительно усмехнулся и снова сел на свое место. Но, воспользовавшись общим смятением, он перегнулся к Иоанну и что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул головой, обратился к Иисусу и тихо спросил:

— Господи, кто предаст Тебя?

Однако Иисус оставил его слова без ответа. Затем смятение постепенно улеглось, и ученики стали с жаром перешептываться между собою.

Тогда Иисус взял хлеб, обмакнул его и в первый раз в этот вечер обратился к Иуде. Он подал ему хлеб и взглянул на него.

— Что делаешь, делай скорее! — тихо произнес он.

Иуда принял хлеб, растерянно посмотрел на него, отложил его в сторону пугливым жестом, встал и поспешно вышел из комнаты.

Очутившись на улице, он остановился и прислонился к стене, чтобы не упасть. Вся мука, которую до сих пор ему удавалось подавлять и замыкать в своей груди, захватила его теперь с неудержимой силой; все его тело судорожно трепетало. Но отчаянным напряжением воли он сумел снова овладеть собою, выпрямился, и его расстроенное лицо снова застыло в упорной решимости.

Да, — шептал он про себя: — надо покончить с этим, — я хочу быть свободен!

«Да если б я даже и захотел, теперь уж отступать невозможно; теперь ведь дело уже сделано.»

Эта мысль как бы дала ему толчок, и он стал поспешно удаляться.

На условленном месте, за городскими воротами, он увидел в темноте человеческую фигуру, шагавшую взад и вперед. При виде ее он почувствовал неприязнь к ней и остановился. Но его уже увидали, и фигура стала быстро приближаться к нему.

— Ты долго заставил меня ждать, — произнес сухой, насмешливый голос: — но у меня хороший запас терпения, и я отлично знал, что ты придешь.

И тотчас Иуда узнал лицо с острыми очертаниями, с хищным взглядом и язвительной улыбкой. Но ом не боялся больше старого фарисея.

— Ты нарушил свое слово! — сказал он вызывающим тоном. — Где тот, молодой? С тобой я не хочу иметь дела.

Фарисей презрительно пожал плечами.

— Он глупец, не захотел идти, — видишь ли, он еще так юн, — потом это обойдется. Да мы же с тобой и лучше подходим друг другу. А теперь нам надо отправляться. Идем скорей!

Но Иуда не трогался с места. Фарисей положил ему руку на плечо, но он сердито стряхнул ее. Тогда тот зорко на него посмотрел и сказал:

— Послушай, я дам тебе совет: если ты хочешь чего-нибудь, то для тебя не должно существовать ничего, кроме того, чего ты хочешь. Боюсь, что я ошибся в тебе, что ты просто самый заурядный…

Иуда запальчиво прервал его речь:

— Я сделаю это, но ты не знаешь, из-за чего я готов это сделать. Это не ради вас, — я вас всех ненавижу и презираю, — слышишь ты, я ненавижу вас всех!

Тот поднял плечи.

— У всякого свои причины! — сухо промолвил он. — Не будем терять времени в болтовне!

Он пошел по направлению к городу. Иуда следовал за ним на некотором расстоянии. Его мучил один вопрос; он должен был получить от него ответ. Он ускорил шаги и поравнялся с фарисеем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза