Иуда

Дом Михаила Ивановича Шевчука считался одним из самых лучших в округе. И это не было преувеличением. Срубленный в начале века он выглядел совсем неплохо. Всё было в нем добротно – и сам дом, и ставни, и крепкий забор. Да и подсобное хозяйство весьма приличное – пять лошадей, десять коров, штук двадцать свиней, ну, и мелкая различная живность – куры, утки, и пара индюшек. В 1918-ом году Шевчука начали было раскулачивать, да не успели… Вступил Михаил Иванович в колхоз, и всю живность отдал, в «народное пользование», как, впрочем, и все сельскохозяйственные орудия – плуг, сеялку. Остался ни с чем… А председателем колхоза стал нищий, в прошлом, работяга с завода, присланный поднимать колхозы, и ни бельмеса не смыслящий ни в сельском хозяйстве, ни в животноводстве…

Да не сдался Шевчук на милость «победителям» – всю семью (а она была довольно многочисленна – три дочки и три сына), заставил вновь трудиться. Так и жили, – сначала вкалывали на государство, а потом, на собственном подворье, хоть и изрядно урезанном. Но никто не роптал, прекрасно понимая, что по-иному нельзя. Иначе не прожить… Потихоньку и добро стало появляться, – приобрели пару коров, лошадь, во дворе вновь закопошилась живность. Опять стал крепко на ноги Михаил Иванович – на зависть врагам своим. Умел хозяйствовать он, а это очень многим не нравилось. Особенно уполномоченному НКВД Игнату Хорькову, бывшему батраку и пьянице, да и вообще лентяю. Лютой ненавистью возненавидел он Шевчуков, но в открытую пакостить не мог. Старался исподтишка «уколоть» Михаила Ивановича. Вот такие кадры были в Органах, других, видимо, и не требовалось. Хорьков частенько заглядывал в дом Шевчуков – на дармовщинку полакомиться квашеной капустой и отменным самогоном.

Опрокинув пару стопок, Игнат начинал разлагольствовать на любые темы, которые в тот момент приходили ему в голову. Пытался спровоцировать хозяина на резкие суждения о существующей власти, внимательно вслушиваясь в ответы Шевчука. Но тот, умело и осторожно, уходил от столь опасной для себя темы. Особенно Хорьков любил поговорить о международной обстановке. На дворе стоял 1940 год. Фашизм начал свою грабительскую войну против всего мира. Неспокойно было в Европе. Уже бились в смертной агонии, покорённые и порабощённые страны – Польша, Австрия, Чехословакия и другие. СССР и Великобритания затаились, как охотники в засаде, выжидая, чем же закончится эта авантюра. Даже Пакт о ненападении казался всего лишь ширмой, за которой скрывалось нечто большее, чем просто дружественный договор двух мощнейших стран. По крайней мере, так думали многие здравомыслящие люди в стране. Сам Михаил Иванович, частенько недоверчиво качая головой, говорил:

– Обманет «Отца» эта хитрая лиса – Гитлер!

Хорьков злобно ухмылялся в ответ.

– Не твоего ума дело, Михаил Иванович! Без тебя уж как-нибудь разберутся!

Старший Шевчук уже всерьёз подумывал перевозить свое хозяйство куда-нибудь подальше с Дона.

– За Урал нужно ехать, там спокойнее будет! Неровен час – война начнётся!

Уполномоченный НКВД, вроде соглашался с ним, а сам вынашивал свой зловещий план, положив глаз на крепкое хозяйство.

Так оно и вышло. Холодным зимним вечером 40-го года в ворота громко постучались. Мать, охнув, так и села на лавку в сенях.

– Не торопись, мать, может, кому помощь нужна?! Или забрел кто на огонек?

– Не открывай, отец, чует моё сердце, – беда к нам пришла!

Михаил Иванович, сплюнув в сердцах, пошёл к воротам. Не спеша открыл калитку… В неё ворвался разъярённый Хорьков с маузером в руке и заорал:

– Арестовывать тебя пришли, кулацкая морда! Зови своих!

– Ты, случаем не перебрал, Игнат? За что?

– Замолчи, контра! Зови!

За уполномоченным в калитку протиснулись с десяток вооруженных солдат. Они стали полукругом перед крыльцом.

– Зачем тебе дети, Игнат? Меня и забирай, а их не трогай!

– Какой я тебе – Игнат? Вражина! Зови, говорю! – Хорьков вскинул маузер.

Шевчук с окаменевшим лицом поднялся на крыльцо.

– Мать, где наш керосин? – тихо спросил он.

– Ты что задумал, отец? У нас ведь дети! Где жить то будем?

– Не будет нам жизни – ни там, ни тут! Ваня! – повернулся Михаил Иванович к старшему сыну. – Бери ребят, и через окошко в сад. Может, и уйдёте огородами.

Иван кивнул, и осторожно открыв оконце, вылез наружу. Следом тихо проскользнули два брата и младшая сестренка. Обе старшие не успели…

В хату ворвался Игнат, и, брызгая слюной, стал выталкивать всех на улицу.

– Где остальные? – в бешенстве заорал он.

Но Михаил Иванович, уже успевший обильно полить полы керосином, спокойно вытащил из-за спины горящую газету, и бросил ее к ногам Хорькова. Тот в испуге отпрянул, потом подскочил к Шевчукам, и в три пинка, выгнал во двор.

– Быстро, трое ко мне! – приказал энкэвэдэшник.