Иуда

— Каковая помощь ему потребна? — тут же поинтересовался Меншиков.

— Ты, князь. И полки твои. Гетман тебя в Батурин зовёт, о том сказал на словах передать.

— А коли лжёте вы оба — и ты, и гетман?

— Коли брешу, так коли меня шпагой, — мрачно сказал Кочубей. — На мне и без того царёв приговор, едино лишь милостью гетмана жив. Невеликого я разума муж, однако ж давно смекнул, чего он хочет. Думай и ты.

— Видать, мы с тобою об одном и том же помыслили… Добро. Мне отъехать надобно, а тебя отослать некуда, чтоб тайну сберечь — Каролус на пятки наступает. Слыхал небось?

— Про Головчино — слыхал дорогою. Стало быть, некогда тебе ни с кем совет держать, сей час решать треба.

— Тогда со мною поедешь.

— К государю? А ну как меня слушать не пожелает?

— А мы, Василий Леонтьевич, тебя не сразу государю покажем. Сперва я с ним говорить стану. Появилась у меня мыслишка…

2

Хорошо быть большим начальником. К тебе с разными вопросами — а ты вызываешь подчинённых и грузишь их работой. Вот и я поступал ровно так же. И кстати, нисколько не погрешил этим против здешних неписанных правил. Гетман не занимается вопросами посевной и уборочной, а также распределением продовольствия и доходов — у него для этого есть генеральный обозный и генеральный писарь. Дело гетмана — разруливание «тёрок» между старшиной, то есть внутренняя политика, и переписка с самодержцами и чиновниками иных держав, то есть политика внешняя. Я старательно придерживался распорядка дня, к которому привык Иван Степаныч, и подражал ему во всём — в походке, манере речи, гастрономических пристрастиях. Разве что от наливочек отказался — мол, недосуг, дел много. А ведь гетман их весьма уважал — наливочки. Не казацкую горилку, а сладкие ликёрчики, правда, с количеством перебирал. Вот этот кайф я ему и обломал.

Время шло, и я уже начал волноваться, когда Орлик прислал с нарочным цидулку: мол, так и так, гетман, пропали твои посланцы, не доехали до Варшавы, и на север не поехали — верные люди ни по дорогам, ведшим на север, ни при царском дворе, ни при ставке Меншикова никого похожего не видали. В ответной записочке я довольно правдоподобно изобразил гнев пополам с беспокойством: мол, а ты куда смотрел? Почему только одного сопровождающего дал? Ведь они такое везли, что попади это к царю… Велел обшарить все дороги, найти, где их видали в последний раз, и разведать, не пристукнули ли их разбойнички. Кочубею-то уже давно не двадцать лет, а его сопровождающий как боец был, мягко говоря, не очень.

В связи с некоторой нервозностью, которую спровоцировало такое интересное событие — а я, собственно, этого и ждал — отдал приказ собирать манатки и двигать в сторону Батурина. Ибо август уже на дворе, самое время провиантские магазины доверху набивать. А коли кому надобность будет видеть нашу ясновельможность, пусть тоже держит курс на Батурин.

И здесь я снова поступил так, как должен был поступить сам Мазепа — если бы не был паталогическим иудой. Он ведь тщательно коллекционировал вокруг себя таких же иуд, самым ярким представителем этой развесёлой компании был как раз Пилип Орлик. Потому под самыми благовидными предлогами я их всех рассовал по разным пунктам назначения. Мол, дело важное, кому ещё довериться, как не тебе… и всё такое. Словом, в Батурин я ехал практически в гордом одиночестве, в сопровождении одного лишь Скоропадского. Этот тоже, мягко говоря, не особо надёжен, но его хотя бы можно переубедить. Или банально купить, благо размер личного состояния гетмана обеих сторон Днепра позволял провернуть и сей кунштюк.