Иуда

Моя куколка? Охренеть! Все! Мне пора! Я застегнул ширинку, накинул рубашку. За утренний марш-бросок мне не платили.

— Прости, куколка, — аж передернуло, — но милому пора на работу.

— Ты же сказал, что не работаешь.

То есть я ее трахал просто так. Охренеть. Это ж надо было столько выпить.

— Я обещала тебя устроить к моему папе, помнишь?

Нет, я этого не помнил, но, видать, некоторые мои части тела заслужили протекции. Я еще раз посмотрел на нее и понял, что как раз ей не поможет даже ее папа. Потому что на такое я мог позариться, будучи очень и очень пьяным. Силиконовые куклы не в моем вкусе.

— Я обязательно тебе позвоню.

Ободряюще улыбнулся и заправил рубашку в штаны.

— Эй, Иуда, ты еще не закончил? Так что? Выручишь? Можно тебя рекомендовать вместо себя?

— Ты знаешь, я прям во сне мечтал помахать членом и вогнать его в дочку, как его там…Свободина?

— Сарказм? Чтоб сделал вид, что я тебе ничего не говорил!

— Нет, Оса, я серьезно.

— Она оплачивает каждый день наличными. Так что в твоих карманах зазвенят большие монетки, Буратино.

— Я седня Пьеро на полставки.

— Что такой голос кислый? Мальвина не понравилась?

— Не то слово. Я прозрел.

Куколка вылезла с кровати и поплелась в ванну, проходя мимо меня и потряхивая неестественно большими и упругими мячиками вместо грудей с подозрительно торчащими (резиновыми?) сосками, сунула мне в карман визитку.

— Милый, очень милый, мальчик. Звони — повторим. Ну и насчет работы все в силе.

Вблизи куколка оказалась не такой уж молодой, как издалека в постели. Вид сзади был примерно, как и спереди, только мячики намного больше, пониже и без сосков. Как она не лопнула, пока я ее трахал, не знаю. Может, она прыгала сверху? Картинка в виде подскакивающего мяча с лицом блондинки, нарисованная протрезвевшим воображением, была не для слабонервных и вызвала волну головной боли.

Я подумал о том, что мне б неплохо бы почистить зубы и умыться, но идти с куколкой в ванну не хотелось. Моя мужская харизма спала глубоким сном, видать, ночью умаялась, плюс нас с ней в трезвом виде не возбуждали резиновые мячики. Так что — я пас. Тем более мне никто не собирался за это платить. А встает у меня только на денежные купюры, и чем их больше тем крепче у меня стояк.

Умылся в туалете в коридоре, стянул одноразовую щетку и пасту у горничной из тележки, сразив ее наповал своей умопомрачительной улыбкой и стараясь не сказать ни слова. Вонь перегаром не располагает женщин к доброте.

— Тете Нине привет, крепко обними и купи от меня шоколадку, я верну.

— Куплю. Она тебя и без шоколадок любит.

— Знаю. Я тоже ее очень люблю. Возьму отпуск и к ней приеду.

— Угу. Ты с прошлого Нового года грозишься.

— Мне, может, стыдно.

— Не свисти. Стыдно ему. Твое стыдно сдохло еще до твоего рождения. Так, все. Я отчаливаю. Ты это… удачки с дочкой.

Я снял деньги с банкомата, прыгнул на мот, сунул в уши наушники. Конец ноября. Народ уже к праздникам готовится. Взревела «Металлика». Такой слякоти даже в прошлом году не было. Ощущение приближающегося новогоднего чуда, как и погода, остались где-то в прошлом столетии. Нет, я видел, как это ощущение мелькает на лицах прохожих, особенно на детских, но я уже дядька взрослый и в чудеса не верю.

Ощущение, что я к своим двадцати пяти конкретное никчемное дерьмо, накатывало периодически и так же откатывало. Не видел я смысла в том, чтобы жить иначе. Как говорила Нина Сергеевна, остепениться, найти хорошую работу, встретить девушку. Девушек я не встречал, я их чаще всего провожал или они меня. Отношений не складывалось. Я зверь свободолюбивый и в клетку не полезу. И жить буду, как привык. Да и ради чего что-то менять? Все равно рано или поздно все там будем. Любовь, семья — все херня. По маме видел…по ее работодательнице, моей первой…сука, как ее назвать? Бабе?

Она бросила меня…Самая главная женщина в моей жизни. Та, что плакала, что я с ней ненадолго, и та…кого я выхаживал после подпольного аборта, и из-за кого пошел на вокзал проституткой. Моя мать оставила меня у моего деда ради какого-то ублюдка и укатила с ним в туманные дали неизвестности. Дед спивался уже пару десятков лет. Но деда я любил. Очень любил. Не осуждал никогда. Жизнь — она такая тварь, никогда не знаешь, в каком болоте утопит и когда. Когда он умер, оказалось, он за какие-то смешные деньги квартиру отписал своей сестре четвероюродной из какой-то Тьмутаракани. Потом…потом я узнал, что риэлторская компания, которая занималась данными махинациями… принадлежала Ольшанскому — мужу родной сестры Свободина. А покрывал и крышевал все это сам Свободин. Деньги дед, ясное дело, пропил давно. Так что после скромных похорон я остался на улице с конфетами в кармане и раной в душе. Вот и кончилось детство, Дмитрий Михайлович. Теперь ты реально на хер никому не сдался. Отчество дедовское, так как имя моего папаши было неизвестно.