Иуда: предатель или жертва?

Также как и Савл (Павел), только иначе, Иуда высвечивает общее и различное между иудаизмом и христианством.[105] И хотя составить полноценное представление о христианстве до того, как оно стало оформившейся религией не легко, Иуду тех смутных времен вполне можно представить кем-то вроде обывателя, не способного понять, кому стоит доверять, а кому — нет. В подвластной римлянам Палестине в период между двумя Заветами, во времена Второго Храма, приверженцы иудаизма являли собой эклектичную смесь обычных крестьян, равнодушных к жарким теологическим спорам фарисеев, саддукеев, эссенов, раввинов, священства и зелотов, воззрения которых на значение Торы и устной Торы, важность и место храма в культе, реальную связь между духовными и политическими практиками и между человечеством и Божественным, сильно разнились.[106] Различавшиеся своими представлениями и прогнозами, каким будет Мессия и что принесет, все эти группировки спорили и полемизировали друг с другом, стремясь воскресить дух Исхода, то есть договора Бога с еврейским народом и освобождение евреев из Египетского плена. На фоне подобных напряженных и сложных разногласий колебания, нерешительность или непостоянство, характеризующие склад мышления и действия Иуды, могли отображать реакцию многих, если не большинства, людей. То был сумбурный, нестабильный период, о котором пророчествовал Иисус у Матфея: «Предаст же брат брата на смерть» (10:21).

Нетипичный апостол Иуда олицетворяет общество, в котором жили сначала Иисус, а затем те общины, которые чтили и хранили историю жизни и учение Иисуса. По мнению Даниэля Боярина, вплоть до конца IV в. «иудаизм и христианство были, по сути своей, неразделимы, и не только в общепринятом смысле, как христианство и иудаизм, но и в смысле тех различий, которым в надлежащее время суждено было стать основой для разделения «двух религий» не между, а внутри формировавшихся групп евреев, последователей Иисуса, и евреев, которые за Иисусом не следовали» (Daniel Boyarin: Border Lines, 89). Боярин поясняет: «были евреи-нехристиане, которые верили в Слово Божие, Мудрость, или даже Сына Божьего, как «второго Бога», и в то же время были те, кто верил в Иисуса, но считал, что три ипостаси Троицы были лишь тремя именами различных воплощений одного Лица» (90). Именно эти расхождения Боярин называет «различиями внутри» и отделяет от возникших впоследствии «различий между» (90). Когда Иуда описывается, как «один из нас», мы можем трактовать это, как намек на различия внутри сложной общины евреев-христиан и евреев-нехристиан; когда же Иуду называют «одним из них», мы наблюдаем уже различия между христианами и иудеями.

Чем же можно объяснить то, что самое исторически точное и наиболее мягкое по форме изложения свидетельство об Иуде в самом раннем Евангелии от Марка, оказало наименьшее влияние? До середины XX в. Евангелию от Марка отказывали в должном внимании, недооценивая и даже пренебрегая им в пользу прочих, тогда как наиболее влиятельное Евангелие от Иоанна подогревало антисемитскую теологию и художественное воображение на протяжении 2000 лет. А ведь только в версии Иоанна Иуда не разделяет вместе со всеми учениками священную трапезу, через которую он приобщается в синоптических Евангелиях к Телу и Крови Иисуса.[107] Таким образом, в трактовке Иоанна (и только Иоанна!) Иуде решительно отказано в воскресении, которое обещает Иисус: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (6:54). На фреске «Иуда, получающий плату за предательство» (ок. 1303— 1304) в Капелле Скровенья (Капелла дель Арена) в Падуе работы Джотто отразил удел, сужденный Иуде вплоть до Нового времени, во многом, «благодаря» Луке и Иоанну.

В отличие от длиннобородых и седовласых патриархов храма, Иуда Джотто в желтых одеждах и с рыжими волосами очень молод и, возможно, столь же пылок и энергичен, как и другие апостолы, но при этом у него вдавленный лоб и длинный, искривленный нос — подчеркнуто семитские черты, традиционно приписываемые евреям.[108] Как и на миниатюре слоновой кости в Штутгартской Псалтыри Иуда запечатлен в профиль, что намекает на его бесчестность и двуличность. За его спиной и также в профиль изображено некое чудовище с головой волка или собаки, подстерегающее его, чтобы заполучить для Дьявола. Джотто отступает от традиции, поскольку «здесь уже состоялся обмен денег», «договор скреплен» и потому положенные Дьяволом руки на плечи Иуды — «обоснованный жест, подтверждающий принятие предложения» (Derbes and Sandona, 279).[109] Возможно, темное пятно над головой Иуды и является результатом обесцвечивания красок, но оно создает зловещую ауру над ним. Демон, извивающийся позади Иуды, и Каиафа перед ним — Сатана и иудейский священник - с двух сторон окружают Иуду, обреченного выполнить приказание Дьявола. Этот мотив особенно выражен в древности и Средние века.