Иуда 'Тайной вечери'

Боччетта так искренне сокрушался, что в доме нет денег, и, казалось, с таким непритворным пылом стремился поскорее уладить неувязку, что Бехайм забыл, с кем имеет дело, и несколько размяк. Он сказал, что сожалеет о своих резких словах, и изъявил готовность предоставить Боччетте два дня сроку для совершения платежа. Засим он попрощался.

Но едва Бехайм вышел из дома и дверь с лязгом и скрипом захлопнулась, как его охватило недовольство собой. Он уходил с пустыми руками, не получив ничего, кроме обещаний, и теперь ему казалось, что Боччетта только того и добивался - без шума выпроводить его вон. Он вдруг вспомнил, что Боччетта как-никак ссуживал деньги под залог, недаром ведь сказал: "Покажите, с чем пришли!" - и еще: "Коли вам нечего оставить в заклад, идите своей дорогой!" А заимодавец должен непременно иметь дома наличные.

Иоахим Бехайм остановился и прикусил губу. Вот досада! Ну что бы раньше-то об этом подумать, а теперь уж все, опоздал. Тихо чертыхаясь, он зашагал прочь и тут опять услышал голос Боччетты.

- Эй! Вы! Вернитесь! Хочу кое-что вам сказать!

Удивленный и обрадованный, Бехайм обернулся - но нет, дверь была закрыта. За решеткой давешнего оконца возникла физиономия Боччетты. Он и не собирался отворять, только крикнул:

- Ваш батюшка, я чай, дал вам денег на дорожные расходы. С ними-то как? Растранжирили все да прогуляли?

Бехайм даже растерялся от этакой наглости и не сразу нашелся с ответом. А Боччетта продолжал:

- Ох и вид у вас - точь-в-точь баран перед новыми воротами... Так как с денежками-то? Проиграли, пропили, на баб истратили? И надумали теперь поправить делишки за чужой счет? У отцовых друзей клянчите? И не стыдно вам? Ой, хоть бы Господь наставил вас на путь истины. Человек вы молодой, в расцвете сил, поискали бы работу, вместо того чтоб попрошайничать да обременять людей. Семнадцать дукатов?! А не мало? Семнадцать палочных ударов - вот что вам надобно!

- Сударь! - Бехайм едва совладал со своим негодованием. - Ваши бессовестные наветы меня не трогают. Но за то, что вы упорно отказываетесь вернуть долг, я отдам вас под суд, то-то будет позору, когда вам публично предъявят обвинение, а после в колодках отправят в долговую яму.

- Под суд? - расхохотался Боччетта. - Да на здоровье, отдайте меня под суд! А может, сядете голой задницей в крапиву, вон там, за колодезем, и дело с концом, а? Все целей будете! Колодки! Н-да, велико долготерпение Господне, коли Он допускает, чтоб этакий сквернавец жил и здравствовал! Ну, ступайте, ступайте в суд! - С этими словами Боччетта исчез из оконца.

Трудно, ох как трудно было Бехайму хотя бы и на миг признать свое бесславное поражение. В особенности его оскорбил намек на крапиву, который, как ему мнилось, был сделан всерьез, потому что крапивы в одичавшем саду впрямь было видимо-невидимо. Он бы с восторгом вышиб дверь и хорошенько намял Боччетте бока. Но, поступив так, он бы нарушил закон, а это претило его натуре. И потом, домишко хоть и выглядел развалюхой, однако ж именно дверь казалась вполне крепкой и прочной. Она была сбита из толстых дубовых брусьев - голыми руками не возьмешь.

Значит, до поры до времени оставалось только уйти своей дорогой, и он ушел, на ходу ругательски ругая и Боччетту, и самого себя. Боччетту он обзывал мошенником, и ворюгой, и вероломным скрягой, и разбойным обманщиком, а себя - болваном и дурнем, который ни на что не годен и заслуживает доброй взбучки. Еще он громогласно - даже прохожие оглядывались - твердил, что все отдаст, лишь бы увидеть Боччетту с веревкой на шее, уж такую-то маленькую радость Господь ему, Иоахиму Бехайму, задолжал. Включивши таким манером и Господа Бога в список своих должников, он немного успокоился, ибо, как его учили, Господь хотя иной раз и задерживал взносы, но в целом был плательщиком исправным, надежным и о процентах не забывал. После всех огорчений Бехайм решил, что самое время угоститься кувшинчиком вина, эту маленькую радость он сам себе задолжал, а поскольку относился к своим обязательствам весьма щепетильно, то прямо у ворот Порта-Верчелли зашел в трактир, и первый, кого он там заметил, был Манчино, который, сидя в углу, задумчиво глядел в окно на оживленную улицу.

На лице Манчино, когда он, подняв голову, увидал Иоахима Бехайма, отразились самые противоречивые чувства. Немец уже не раз донимал его, назойливо расспрашивая о девушке, которую упорно именовал своей Аннеттой, но сейчас он, пожалуй, явился даже кстати. И Манчино не замедлил сообщить об этом:

- Садитесь, коли уж добрый ангел послал мне вас, а не кого другого.

- Сударь! - напустился на него Бехайм. - У вас что же, заведено этак вот приглашать? Лично я привык к более дружелюбному тону и полагаю, что вправе на него рассчитывать.