Юдаизм. Сахарна

Когда идет добро от священника и когда идет добро от мирского человека, и собственные «измерения добра» в одном и другом случае одинаковы, — т.е. равны: доброе слово здесь и там, утешение здесь и там, милостыня здесь и там, — то есть разница какая-то в благоухании. Добро священника благоуханнее добра светского человека.

Отчего это? Явно чувствую. Чувствую не потому, что я «таких убеждений». Не ум чувствует, а нос чувствует.

(припомнился разговор с одним добрым батей)

Эх, попы. Поправьтесь! — и спасете Русь.

* * *

Мне не нужна «русская женщина» (Некрасов и общественная шумиха), а нужна русская баба, которая бы хорошо рожала детей, была верна мужу и талантлива.

Волосы гладенькие, не густые. Пробор посередине, и кожа в проборе белая, благородная.

Вся миловидна. Не велика, не мала. Одета скромно, но без постного. В лице улыбка. Руки, ноги не утомляются.

Раз в году округляется.

(иду от Пр. Гор.)

* * *

 Это что́ часы-то? Остановились?

Большие, с белой доской. С тяжелыми гирями, из которых к одной был прицеплен еще старый замок.

 Это худо. Это к чему-нибудь. — И мамаша задумывалась. Правда, энергией своей она все преодолевала. Но когда они останавливались, это было дурным часом в ее дне.

(в Ельце)

* * *

Часы ходили еле-еле. Вековые. От покойного Дмитрия Наумыча (мужа, отец «друга»).

За него она вышла замуж, п. ч. он был тихий и удобный для воспитания брата ее. Ей было 15 лет, брату 4 года. Но она все сообразила и планировала и не вышла за «бойкого», который был бы «самой люб», а за удобного.

Она была постоянно веселая и любила, чтобы было все чистое, комнаты и нравы, — и поведение сыновей и дочери.

Умирая, завещала похоронить «вместе с мужем». «Вместе родили детей», «вместе лежать в земле», «вместе идти к Богу».

* * *

Три-три-три

Фру-фру-фру

Иги-иги-иги

Угу-угу-угу.

Это хорошо. После «Синтетической философии» в одиннадцати томах Герберта Спенсера — это очень хорошо.

(Статья о футуристах Рог-Рогачевского с примерами из их поэзии)

А не верят люди в Бога, Судьбу и Руку. Но Он дерет за ухо не только верующих, но и не верующих в Него.

* * *

Теперь стою в банке, перевод или что́, — смотрю по сторонам: где тут международный плут, с его «печатью на лице», которого бы ловил Шерлок Холмс.

(Начитавшись Ш. Хол. Перевожу последнюю уплату за монеты Осману Нурри-бею в Константинополь)

* * *

Много можно приобрести богатством: но больше — ласковостью.

(мудрость евреев)

* * *

Булгаков честен, умен, начитан и рвется к истине.

Теперь — к христианству.

Но он не имеет беды в душе, ни бедствия в жизни. Он не восклицал никогда — «тону!» — среди ужаса. Он профессор, а не обыватель; ученый, а не человек. А христианство (думается) открывается именно «немудрым земли» в особых точках и в особые минуты. И, кажется, проникнуть особенно глубоко в не свои темы ему не удается.

* * *

Как поправить грех грехом — тема революции.

(на извозчике)

И поправляющий грех горше поправляемого.

* * *

 Отдай пирог! Отдай пирог! Отдай пирог!

Вера лежала животом на полу в Шуриной комнате. 10-ти лет. И повторяла:

 Отдай мне пирог!!

Шура выбежала ко мне и, смеясь «до пупика», спрашивала:

 Как я отдам ей пирог?

 Какой «пирог»??..

 Вчера, вернувшись из гостей, она вынимает из кармана завернутый в платок кусок торта и говорит:

 «Это, Алюсенька, тебе».

 Конечно, я съела. Сегодня она на что-то рассердилась, кажется, — я сделала ей замечание, и требует, чтобы я ей отдала назад торт. Говорю: — Как же я «отдам», когда я съела? — Она кричит (юридическое чувство):

 Все равно — отдай! Мне нет дела, что ты съела.

Шура смеялась (курсистка). Вера плакала.

В гневе с Верой никто не может справиться, хоть ей всего 10 лет. Она всегда безумеет, как безумеет и в увлечениях.

(на семейной карточке «Оп. л.» она одной рукой обнимает, другую уставила в бок)

Бредет пьяный поп... Вдовый и живет с кухаркой... А когда рассчитывается с извозчиком — норовит дать екатерининскую «семитку» (2 коп.) вместо пятака.

И тем не менее я отделяюсь от Влад. Набокова, профессора Кареева и дворянина Петрункевича и подойду к нему...

Почему же я к нему подойду, отделясь от тех, когда те разумны, а этот даже и в семинарском-то «вервии» лыка не вяжет?

По традиции? Привычке?

Нет, я выбрал.

Я подошел к мудрости и благости. А отошел от глупости и зла.

Почему? Как?

Да около Набокова станет еще Набоков, и около Кареева станет еще Кареев...